Пётр Самотарж - Одиночество зверя

— Наверное, сегодня мы напомним друг другу не об одной глупой истории, — высказал тайную надежду Игорь Петрович. — Боюсь, в старших классах глупости были менее невинными.

— Хочешь сказать, более безобразными?

— Честное слово, вы меня пугаете, Елена Николаевна! Неужели числите за мной какую-нибудь крупную гадость?

— Успокойся, ничего крупного.

— Крупного? Ничего крупного, но гадости всё же запомнили?

— Ты так переживаешь, будто сам знаешь за собой смертные грехи.

— Ничего я не знаю! В школе вообще не бывает ничего серьёзного. И подвиги, и подлости — в масштабе переходного возраста. А я даже не ябедничал. Я ведь не ябедничал?

— Не ябедничал. Ты был тихий-тихий. Поэтому я всегда лоббировала твою кандидатуру на пионерских выборах.

— Видели во мне надежду и опору в педагогической работе?

— Приличного ребёнка я видела. В первую очередь.

— Знаете, мне никогда не нравилась ответственность без власти.

— Разумеется, знаю. Ты ведь сам и организовал голосование против себя, иначе так и оставался бы председателем совета отряда до истечения пионерского возраста.

— Заметили?

— Трудно было не заметить все ваши перемигивания и многозначительные улыбочки. Я только до сих пор не могу понять, зачем тебе понадобилось устраивать эту провокацию. Если я так упорно поддерживала каждый год твоё избрание, почему ты решил не идти мне навстречу? Я на тебя тогда даже обиделась.

— Разве можно обижаться на ребёнка? — искренне удивился Саранцев.

— Конечно. Я ожидала от тебя большей лояльности. Ты же потом по комсомольской линии всё равно продвинулся, и не возражал.

— Почему же не возражал? Я пытался, но меня просто никто не спрашивал. Видимо, в комсомоле демократии было меньше, чем в пионерской организации. Меня же выбрали замом секретаря школьного комитета по идеологической работе в моё отсутствие. Потом просто девчонки подошли и сказали: мы тебя выбрали. Я залепетал о самоотводе, а они — мол, какой самоотвод, заседание комитета давно закончилось. Теперь у тебя есть комсомольское поручение — будь добёр исполнять.

— Пошёл бы в комитет, разобрался.

— Неудобно показалось. Можно было бы десятым классом оправдаться — выпуск всё же, какая вам ещё общественная работа, но постеснялся. Можно сказать, побоялся. Стоит ли так рьяно отказываться от комсомольской работы — выглядит чуть ли не как политическая акция.

— Ты же не был антикоммунистом? В семьдесят девятом-то году?

— Конечно, не был. Просто не хотел глупостями заниматься. Да и что такое «антикоммунист»? Если в основе определения лежит отрицание, оно в принципе негодно. Против коммунизма, а за что? Спектр слишком широк — вся совокупность убеждений, от фашизма до либерализма. На всякое мировоззрение ярлык не повесишь, либерализм понимают по-разному.

— Но ты, говорят, тяготеешь именно к нему?

— Возможно, но более в американском понимании термина, чем в российском. Наши либералы отстаивают принципы минимизации участия государства в экономической сфере, но для американцев это взгляды правых консерваторов. С политическими определениями ситуация вообще запутанная. В нашем историческом контексте консерваторами должны, видимо, называться коммунисты, но во всём внешнем мире те и другие представляют противоположные лагеря. Левые в Европе выступают за официальное признание однополых браков и расширение прав иммигрантов, а наши левые в данном отношении солидаризируются с европейскими правыми, которые их знать не хотят. И вообще, почему германских нацистов, например, принято называть ультраправыми? Они ведь назывались национал-социалистами, поставили крупный капитал под жёсткий государственный контроль и растоптали фундаментальный принцип неприкосновенности частной собственности, отбирая её в массовом порядке у евреев.

— Почему ты никогда не участвуешь в ток-шоу?

— Что? Извините, я не уловил ход вашей мысли.

— Чего же тут непонятного? Ты бы мог участвовать в телевизионных диспутах, а вместо этого только изредка интервью раздаёшь. Интервью никто не смотрит, а твой спор с Зарубиным, я думаю, людей бы заинтересовал.

И эта туда же. Нет рядом Юли, так Елена Николаевна с успехом её заменяет. Говорить теперь о традициях и прошлом опыте? Главе государства, даже бывшему, в лицо никто не должен возражать. А он не бывший, он — действующий. Нужно взвешивать и обсуждать каждый шаг, а о какой подготовке можно говорить в случае диспута? Даже если пустить в эфир запись, Зарубин потом при молчаливой поддержке Покровского начнёт говорить о фокусах монтажа и изменении смысла сказанных им слов за счёт предвзятого редактирования. Обговорить заранее темы или даже конкретные вопросы — снова подставиться под критику.