Дмитрий Иванов - Где ночуют боги

Потом Карапет произнес короткий тост:

– За Альберта и за всех, кто ушел. Как за живых.

Все стали чокаться и пить. Выпил и Антон.

Пили за мертвых действительно как за живых: чокаясь много и часто. Антон пил чачу со всеми и много ел, как остальные мужчины. На столе было много всего: мяса, закруток, солений и много еще такого, названия чего Антон не знал и узнать даже не пытался – просто ел. Было очень вкусно. Карапет счел своим долгом предупредить Антона, что в чаче семьдесят пять градусов. Антон обещал это учитывать, хотя с сообщением Карапет уже опоздал.

Уже после трех рюмок чачи Антону стало хорошо. Все поплыло и стало еще красивей: горы вокруг, небо и люди. Антон слушал простые тосты, произносимые Карапетом. Пили за разных людей, просто называя их по именам, и Антон с радостью пил за них, хотя никогда их не знал. Отношение к умершим, заметил Антон, у всех собравшихся было простое и панибратское. О них говорили с юмором, охотно вспоминали, какие они были веселые и хорошие люди, как смешно и глупо они иногда поступали. Потом пили за всех, кто пришел, и за тех, кто не смог прийти в гости к умершим. Пили за Ларис, потом за детей и внуков Ларис, которые в Америке, чтобы они там у себя не забывали про нее. Дети Ларис уехали, как узнал Антон, сначала в Краснодар, оттуда в Красноярск, потом – в Москву, оттуда – в Америку, а сейчас собираются переехать в Австралию. Такое размашистое передвижение по карте мира было как-то связано с карьерой детей и внуков Ларис: они переезжали, как понял Антон, по мере того, как появлялись все более выгодные предложения по работе. Ларис очень переживала, потому что из-за переезда в Америку дети стали очень редко бывать у нее и не приезжали уже давно. Бабушка сетовала, что видит, как растут внуки, только по фотографиям и любимые дети уже давно не могут кушать то, что она готовит. А если они уедут в Австралию – будут навещать ее еще реже или совсем перестанут приезжать и не смогут попробовать ее закрутки, а в Австралии, наверное, армяне вообще готовят не так.

Потом пили за родителей. Про свою маму Ларис рассказала за столом, что она очень вкусно готовила, а ее ругала за то, что готовит не так, как надо. Все присутствующие тут же стали говорить, что, при всем уважении к маме Ларис, зря мама так говорила, потому что Ларис готовит так, как надо, и даже более того – лучше всех в деревне готовит «кушай и молчи». «Кушай и молчи» – так назывались многие, а если точнее, почти все блюда, которые готовила Ларис по очень старым рецептам своей мамы, а та их запомнила от своей мамы, а та – от своей. Рецепты, таким образом, бережно хранились и передавались из поколения в поколение, а вот названия блюд в процессе были утеряны. Такие блюда, очень древние и очень вкусные, но без названия, Ларис называла «кушай и молчи».

Еще Ларис говорила о том, как красиво мама пела ей одну песню, когда Ларис была маленькая. И Ларис все время хотела записать слова, но все никак не записывала – глупая была, молодая, – а потом мама умерла, и слов этой красивой песни не осталось. С тех пор Ларис тщетно пытается вспомнить слова этой песни. Уже двадцать пять лет хочет вспомнить, но не может. Но Ларис видит сны, в которых общается с разными людьми, и надеется, что, может быть, однажды к ней во сне придет мама и споет эту песню, и тогда Ларис проснется и сразу запишет слова. Поэтому Ларис уже пять лет всегда кладет рядом со своей постелью специально для этого купленную школьную тетрадку и ручку.

Антон не стал спрашивать ни про войну, ни где все они раньше жили, ни как звали маму Ларис. Что захочет человек – сам расскажет. Эту фразу Антон запомнил, когда лежал после гнева титанов и над его постелью склонялись сначала Гамлет, Нагапет и Карапет, а потом тонкая девушка, которая кормила его с ложки, и тот мальчик с суровыми бровями. Мальчик – Сократ – грубовато трогал Антона за плечо и спрашивал по-русски:

– Как тебя зовут, а? Ты кто, а? Ты откуда пришел, а?

А девушка – Аэлита – тогда сказала брату:

– Что ты пристал к человеку? Что захочет, человек сам расскажет.

Потом за столом на могиле бедного Альберта пили за отца Ларис. Ларис сказала, что отца ее звали Ардаваст, поэтому ее зовут Лариса Ардавастовна. Про отца она сказала:

– Он был строгий, такой строгий – о-оф!

Все присутствующие с этим единодушно согласились. Ларис рассказала, что когда он входил в дом, все его дети, а детей у него было одиннадцать, прятались кто куда мог, кто под стол, кто под стул, кто в сарай, кто на чердак, а Ларис пряталась под радио. У Ардаваста было его любимое радио, называлось «Беларусь» – хорошее, дорогое радио, какое стояло только в кабинетах начальников в советское время. Ардаваст выиграл этот аппарат в нарды у одного большого начальника, у которого были пятьдесят тысяч человек в подчинении и телефон для прямой связи с Москвой в кабинете, но в нарды он играл хуже Ардаваста, так что радио ему проиграл. Радио «Беларусь», когда Ларис была маленькая, стояло на тумбочке, на красивой красной китайской скатерти, свисающей почти до пола. Под ней-то и пряталась от отца маленькая Ларис. Ардаваст входил в дом и смотрел грозно: нет ли чего-то такого, из-за чего он может рассердиться. Нет ли детей, которые не делают ничего, а только ходят по дому? Вроде нет. Детей не видно. Тогда Ардаваст закуривал, а курил он папиросы «Казбек», никакие другие не признавал, и какие-то другие папиросы ему предлагать было очень опасно. Закуривал и слушал радио. Он не любил веселые песни. Он считал, что веселые песни поют только бездельники. Сам Ардаваст работал с десяти лет. Поэтому он любил только грустные песни. Найдет по радио грустную песню и слушает. Курит, слушает и думает. Про что думал, неизвестно. Кто мог его спросить, о чем он думает? Никто. Все боялись. А Ларис пряталась под радио и тоже слушала грустные песни вместе с отцом. Только он об этом не знал. Ларис нравилось слушать радио вместе с отцом, только она боялась закашлять от дыма папирос и всегда закрывала себе рот ладошкой, чтобы не закашлять.