Юозас Пожера - Рыбы не знают своих детей

Винцас узнал голос настоятеля. Узнал он и второго, потому что речь столяра Басенаса и из тысячи отличишь — так он перемешивает польские, литовские, русские слова да еще бессовестно искажает их.

— Не для роскоши, настоятель. Али мне буди позорна за свою працю. Все пальцами будут тыкать: смотри, как Басенас смастеровал. Доска будет сохнуть и скамьи ходить, як коровы на лед.

Винцас громко кашлянул, потом шагнул через открытую дверь в ризницу. Под каменными сводами стояла освежающая прохлада. Он глубоко вздохнул, хотел сказать «добрый день», но вовремя спохватился и проговорил:

— Слава Иисусу Христу.

— Во веки веков, — откликнулся настоятель.

— О, лесничий пшиехал! И я мыслю, чего мне всю утру борода чешется, какой черт чарку поднесет, а тут лесничий пшиехал.

Столяр, видно, уже опрокинул чарку, и не одну, потому что его язык заплетался, заросшие щеки горели, глаза блестели. Винцасу было неприятно и досадно, он даже избегал смотреть в сторону столяра, боясь, как бы настоятель на самом деле не принял их за друзей-собутыльников. Настоятель смотрел поверх очков, окидывая его с ног до головы испытующими, выцветшими от старости глазами. И Винцас поторопился заговорить:

— Я к вам, настоятель.

Настоятель оглянулся, словно в поисках подходящего места, а потом сказал:

— Пойдемте во двор, — и первым направился к двери. Винцас пошел следом, а столяр проводил его словами:

— Не запропастись, лесничий!

Во дворе костела снова со всех сторон опалил изнуряющий зной, будто они очутились в натопленной печке. Низенький и толстый настоятель в черной до земли сутане, казалось, не шел, а катился по двору, пока добрался до раскидистого каштана и плюхнулся на скамью в тени.

— Прошу, — указал на место рядом, приглашая Винцаса. — Чем могу служить?

— Молебен хочу заказать, — сказал он без всякого вступления.

— Обычный или…

— Обычный, настоятель. По правде говоря, даже и не знаю какой… Но, если можно, обычный.

— Ваше дело. А когда? На какой день?

— Как у вас получится, настоятель. Нам бы лучше побыстрее. Но тут как уж вам…

— В следующую среду будет хорошо?

— Как у вас получится, — снова повторил он, прикидывая в уме, что до следующей среды еще целая неделя. Сегодня четверг. Еще шесть дней. И шесть ночей. — Наверно, нельзя раньше?

— Уже заказано, — вздохнул настоятель неизвестно почему — то ли из-за удушливой жары, то ли потому, что не может раньше отслужить молебен. Вытащил из-под сутаны небольшую записную книжку и спросил: — За упокой чьей души?

Он помолчал, не зная, как лучше заказать: только за Стасиса или и за себя. Вроде и не пристало заказывать молебен за упокой собственной души, тем более что эта душа, если она на самом деле существует, еще живет в твоем теле. Будто сам себя хоронишь.

— Как имя, фамилия?

— Шална Стасис, — сказал он, подумав, что свое имя не следует называть. Мало ли что. Кругом все знакомые. Неизвестно, кто в среду явится в костел и что подумает, услышав молебен за упокой души Винцаса Шалны, который живой и здоровый ходит по этой земле. — Сколько я должен, настоятель?

— В наше время костелу тяжело, да еще этот ремонт, — вздохнул ксендз, так и не назвав сумму.

Он отсчитал несколько десяток и, протягивая настоятелю, спросил:

— Не обижу?

— Спасибо, — сказал настоятель и, поднявшись со скамьи, протянул руку. — Значит, в среду, — сказал на прощанье и, кругленький как бочонок, покатился по тропинке в дом.

Винцас вспомнил о заготовленных Марией гостинцах для сына, сходил к повозке, принес сверток и нашел в костеле Басенаса.

— Мне некогда. Не отнесешь ли моему сыну? Теперь, наверно, и дома никого нету, — оправдываясь, попросил он столяра.

— Не беш до гловы. Буде сделано, лесничий, — с готовностью согласился тот и, хитро прищурив глаз, сказал: — Сделаем по чарке?

Винцас ничего не успел сказать, как столяр шмыгнул в исповедальню и тут же вылез с мутной бутылкой в руке. Лицо Басенаса лучилось радостью, но Винцас тут же огорчил его.

— Что ты придумал? — спросил он, показывая, что о подобном святотатстве даже слышать не хочет.

Лицо Басенаса на мгновение помрачнело, но он не собирался так легко сдаваться и, словно читая мысли Винцаса, сказал:

— Ксендз, брат, каждый день в костеле чарку делает. Только значится, что кровь Христа там… А мы разве хуже?

Винцасу было противно слышать такие слова, но он сдержался и лишь сказал:

— Некогда мне. Прощай.

И, не оборачиваясь, не отвечая на крики и приглашения Басенаса, поспешно вышел из костела, словно убегая от обреченного на смерть, заразного больного. Во дворе даже передернулся. А проходя мимо нищих, он остановился, дал каждому по пятерке и громко попросил всех: