Оксана Алексеева - Экзамен по социализации

— Ого, личную жизнь наладила? — почему я раньше не замечала, какой у него голос — тихий, глубокий, задевающий что-то внутри.

— Не совсем, — признаюсь ему. — Одним разом и ограничились. Как-то это… — замешкалась, ища определение.

— Не твое? — подсказывает Макс.

— Наверное.

Молчит, а я готова поклясться, что слышу его дыхание.

— Тогда можно я тебе еще позвоню?

В груди больно сжимается. Я понимаю, что все это ни к чему хорошему не приведет. Макс останется Максом, а я — собой. И чем ближе мы станем, тем сложнее будет потом. Такие разговоры в непробиваемой тишине, окутывающей только нас двоих, заставляют чувствовать, что он совсем-совсем близко. А это вредит гармонии. Мне это совсем не нужно.

— Конечно! Звони, обязательно! И сестре тоже, она очень переживает.

— Я не звоню ей как раз потому, что она слишком сильно переживает. Ей нужны все подробности до каждой мельчайшей детали, а я не хочу обо всем говорить. А ты… эгоистично рассказываешь о себе, а не расспрашиваешь о моих делах.

Теперь он смеется так, что это можно отчетливо расслышать. Я тоже смеюсь, потому что рада слышать его смех.

А потом долго-долго слушаю пустоту в трубке после того, как он отключается.

Мира надувала губы каждый раз, когда я ей сообщала об очередном звонке Макса, обиженная, что ей он уделяет меньше внимания. Теперь он звонил мне каждый вечер, а вся моя жизнь свелась к ожиданию этого момента. Сестре он тоже звонил, пусть и не так часто. Это говорило о том, что ситуация в Москве постепенно улучшается, раз он находит для нас силы и время. Это значило, что скоро он вернется.

— Светлана твоя спрашивала у Белова, куда ты пропал.

— Надеюсь, он сказал ей, что я умер от сифилиса?

— Скорее всего. Это же Белов! А ты разве не собираешься с ней больше встречаться?

— Не знаю.

Постепенно я начала бояться его возвращения. Снова придется привыкать к себе в его присутствии, к тому, чтобы случайно не встретиться взглядом или не быть пойманной на этом волнении. А волнение только нарастало. Каждый раз, увидев очередной незнакомый номер, я готова была визжать от счастья. Тут же заваливалась на кровать и, прижимая трубку к уху, закрывала глаза с полным ощущением, будто он лежит рядом, рассказывает что-то или слушает мои рассказы. И хоть обсуждать-то почти было нечего, мы каким-то образом находили темы. Совсем короткие разговоры, не больше пяти минут, которые переворачивали мое сознание вверх тормашками. Ко всему можно привыкнуть, даже к ежедневному ожиданию в течение двадцати трех часов пятидесяти пяти минут. Ко всему. Даже к такому Максу, который совершенно не вписывался в образ, к которому я привыкла до.

— Дима твой продолжает клеиться?

— Еще скажи, что ты ревнуешь!

— Не. Не скажу.

Единственное, на что хватало моей рациональности — осознать то, что когда он приедет, все снова изменится. Я увижу холодные глаза, и его голос сразу перестанет казаться таким же мягким. А я, может быть, пока не хочу прощаться с этой иллюзией! Ни к кому не испытывающая до сих пор глубоких чувств, я хотела растянуть эту влюбленность в его голос и почти бесшумный смех подольше. Наплаваться в этой эйфории вдоволь. Наплескаться в тягостном ожидании его звонка. В конце концов, только это и имеет значение. Правда, я начала очень заметно нервничать каждый раз, когда в разговоре с друзьями упоминался Макс. Я даже скрывала от Миры, насколько часто он мне звонит, чтобы не обсуждать это ни с кем. Все, что у меня есть от него — его голос.

— Макс, там тебе грозит опасность?

— Почему «там»? Она мне везде грозит. Самое главное — Святоше сейчас не до вас.

— Ты точно вернешься?

— Точно. Возможно, с обломком копья в груди, но вернусь.

В гимназии было невыносимо скучно — никто меня не донимал, Белов был поглощен Мирой, и даже одноклассники не решались комментировать наш внезапный разрыв. Он сам так прямо и заявил: «Прошла любовь, завяли помидоры», что, в общем-то, всех устраивало. Администрация терпела отсутствие Макса, «вынужденного уехать по семейным обстоятельствам», но с тем условием, что потом он сдаст все пропущенные работы. Никто из учителей и не сомневался в том, что он справится.

— Я думаю, что Мира с Беловым когда-нибудь поженятся. Но она никогда не признается, что влюблена в него.

— Да пофиг. Надеюсь, они не используют мою комнату для своих потрахушек?

— В твоей комнате любой станет монахом! Атмосферный аскетизм! Я тебе потом плюшевого мишку подарю, розового…