Оксана Алексеева - Экзамен по социализации

Дима теперь подходил в гимназии, чтобы поздороваться. Несмотря на то, что он меня ничем не привлекал, парень был милым и смешным, поэтому я радовалась его вниманию. С Максом отношения выровнялись сами собой: сначала я избегала его взгляда, но потом снова, в очередной уже раз, привыкла к его молчаливому присутствию. Мы с ним останемся по одну сторону баррикад, что бы там между нами ни происходило.

Самое замечательное в нашей жизни было связано с Мирой и Беловым, который как-то неожиданно переехал в ее комнату. Они не особо скрывали, насколько сблизились. Да и я сомневаюсь, что им удалось бы это скрыть, даже если б захотели. Эти двое просто не могли друг от друга оторваться, они даже ругались, не останавливая свои нежности:

— Костя, ты почему тарелки не помыл? Твоя же очередь!

— Женщина, твой муж пришел с работы, изволь не кушать ему мозг!

— Ты чего у меня там на шее ищешь? Щекотно!

— Жабры ищу. Блин, ну они же точно должны где-то быть! Что это за суперсолдат без жабр?! Может, я не везде поискал…

Теперь я даже радовалась, что в гимназии им приходилось сдерживаться. В противном случае, весь класс бы лицезрел ежедневное представление с серьезным рейтинговым ограничением. Правда, после того, как голубки натерпятся в течение нескольких часов вынужденного разделения, едва они только плюхнутся в машину, как начинаются… Я старалась не смотреть в зеркало заднего вида, что там у них начинается, чтобы не травмировать психику окончательно. Кстати, меня навечно переселили на переднее сиденье.

Костя продолжал работать в кафе и, оказалось, что он вполне способен справляться и с этим, и вернуться к своим пятеркам в гимназии, и не бросать тренировки по баскетболу, и — самое удивительное — оставаться извечной балаболкой, веселящей всех вокруг. Теперь я уже и вспомнить не могла, каким он был раньше. Изменился и он сам, и мое отношение к нему. В такого Белова я бы раньше влюбилась без оглядки, но теперь этот вариант даже не рассматривала — Мира, до сих пор отказывающаяся называть их отношения чем-то серьезным, заодно еще и становилась ревнивой. Уверена, она бы и мне кадык вырвала, если бы я посмела притронуться к «ее прелести». Она так боялась обозначать свои чувства каким-то конкретным определением, но при этом побежала бы за ним, как преданная собачка, хоть на край света. Главное — ей об этом не говорить!

По пути в гимназию они заезжали за мной, а после окончания учебы — закидывали домой, но каждый вечер мы снова встречались у них. Уже и дня не проходило без этого. Из нашей четверки выходила самая приличная шведская семейка, и мне даже становилось не по себе от мысли, что когда-то именно я могу остаться за бортом. Возможно, именно поэтому и заставляла себя спокойно принимать общество Макса. Тот, в свою очередь, мне только помогал. По крайней мере тем, что никакими намеками не демонстрировал то, что в курсе моего отношения к нему. Я могла с уверенностью утверждать, что в установившемся нейтралитете мы с ним сможем сосуществовать вечно и без каких-либо проблем.

В тот день я задержалась в библиотеке, чтобы закончить эссе по английской литературе. Белов, как оказалось, настрочил его в первый же день после получения задания, а уж как готовились к занятиям Танаевы — это та еще магия: садятся за стол, проваливаются в себя, демонстрируя полную изоляцию от мира и абсолютную сосредоточенность, строчат со скоростью пулемета, и буквально через пару минут: «Все!». В такие моменты даже зависть одолевала, если забыть о способе, которым их научили такой невероятной работоспособности.

Вышла из здания школы и натянула шапку на уши. Холодно. Приветственно махнула рукой Диме, который в стороне болтал со своими друзьями, и направилась к дороге, соображая — позвонить Максу или поймать такси. У нас с ним было все отлично, но лишняя минута наедине для моей шаткой уверенности была тоже ни к чему. Значит, такси — сначала до дома; переоденусь, поужинаю, а потом уже вечером к Танаевым.

Оглянулась на резкий звук тормозов и, когда из машины ко мне бросился какой-то человек, я, даже не сообразив, что происходит, попыталась закричать, отпрянуть. Но прижатая к лицу тряпка остановила дыхание и мысли.

Примерно через вечность я очнулась, обнаружив себя в каком-то огромном грязном помещении. Плохое освещение не позволяло сориентироваться, что это за место. Раздавались тихие голоса, которые говорили что-то про «Святошу», «Танаева», «убрать тихо», «дадут года четыре, если…». Невольно застонав от раскалывающей голову боли, я привлекла к себе их внимание.