Ричард Флэнаган - Смерть речного лоцмана

– Держи его аккуратно, Слизняк! – велел Старина Бо.

Стоит ли смотреть, что было дальше ?

Боже, удовольствуемся малым.

Вместо отрубленного пальца я вижу часы и глядящего на них Аляжа. Он видит, что часы стали, пожимает плечами. И снова смотрит в долину – над нею низко стелется туман, такой густой, что кажется, будто долину накрыло белым саваном. Удивительный миг умиротворения, правда, – мне видно, что́ чувствует Аляж. В висящей над рекой тишине клиенты погружают оставшееся снаряжение на плоты и напоследок осматривают место привала. Глядя на это, впору сказать, что день задался как нельзя лучше. И, будто в знак уважения к царящему кругом покою, путешественники бесшумно отвязывают плоты, Аляж с Тараканом так же бесшумно сталкивают их с берега в воду – и плоты беззвучно соскальзывают в чайного цвета воды реки Франклин. Начинают грести, не говоря ни слова. В кои-то веки клиенты умудряются работать веслами слаженно – и плоты следуют один за другим, словно связанные незримой нитью. Течение теперь куда сильнее – клиенты к такому еще не привыкли. Они ощущают руками всю мощь оживившейся речной глади и волнуются – волнуются они и при виде того, как плоты, прежде неповоротливые в слабом течении реки, сейчас готовы стремглав нестись вперед.

Видение прерывает пронзительный крик. Это Эллен – на борту у Аляжа. «Пиявка, пиявка!» – вопит она. Аляж перебирается через шпангоутное крепление на нос, где сидит Эллен, отрывает лоснящийся черный комок, наполненный кровью, с задней части ее руки и швыряет его в воду, оставляя Эллен с кровоточащей ранкой на руке.

Они гребут дальше. Вдруг туманную пелену разрывают странные звуки и резкий треск: над ними пролетает стая желтохвостых черных какаду. Путешественники успевают лишь краем глаза разглядеть птиц в прорехе тумана, прежде чем стая улетает прочь и скрывается в глубине долины. После исчезновения стаи еще какое-то время слышатся безудержные резкие крики, будто предвещающие неотвратимый дождь – не то в шутку, не то всерьез. Они гребут дальше. Туман поднимается, и сквозь него уже проглядывают тучи – они бешено проносятся через узкий просвет в небе. Все молчат. Клиенты напуганы – лоцманы пока еще нет. На реке они всего лишь час или около того, как вдруг странным образом начинает холодать. Плот Таракана идет впереди. Таракан убавляет ход – и плот Аляжа врезается ему в борт. Таракан указывает в сторону бокового хребта в дальнем конце долины. Он завешен пеленой дождя. Таракан с Аляжем переглядываются. Но не говорят ни слова. Погода изменилась – снова подул западный ветер. Они гребут дальше.

Минуют маленький пляж, по которому там бродит пятнистохвостая сумчатая куница, – она поглядывает на них, даже не догадываясь, кто они и куда так торопятся. Она их не боится, а они боятся этого мелкого сумчатого падальщика, неотрывно следящего, как мимо проносятся красные плоты со странными существами, как будто для зверька это всего лишь плавник с налипшим мусором – смытыми с берега причудливыми обломками, которые уносит прочь в далекие миры.

Темнеет. За час с небольшим до полудня небо уже выглядит так, словно вот-вот наступит ночь. Клочья синевы сужаются и попадаются все реже, наконец, небо внезапно затягивается сплошной черной пеленой, до того плотной, что путешественники в страхе сбиваются в кучки посередине плотов. По мере того как речная долина заканчивается, уступая место входу в глубокую теснину, холмы становятся круче. Кто-то из клиентов на борту у Таракана затягивает песню Вилли Нельсона [75]о том, как здорово видеть в будущем одно только синее небо. Все облегченно смеются, едва успев дать волю тревоге, но не желая этого показывать. Песня заканчивается. Стихает и смех. Вокруг снова повисает кромешная, мертвая тишина.

И они гребут дальше – в теснину, в царство мрака.

Сейчас я всматриваюсь во мрак более пристально, чем тогда, пытаясь пронизать его взглядом насквозь. Тьма мало-помалу рассеивается. Она разрывается в черные лоскуты, и каждый такой лоскут обретает форму зверя: один превращается в вомбата, другие два – в кольцехвостых кускусов, пять – в филандеров [76], три – в потору [77], семь – в расписных малюров [78], четыре – в летучих мышей, один, красивый с виду – в зеленую древесницу [79], два – в общительных варанов, остальные – в мирного с виду пресноводного омара, в багрового, словно от злости, рака, – и все сидят с одной стороны старого, застеленного клеенкой стола, тоже проступившего из мрака. С другой стороны стола примостилась не менее причудливая звериная компания: троица сумчатых дьяволов, парочка полосатых кошек, одинокая крапчатая сумчатая куница, одинокий же сумчатый волк с непомерно раздувшейся пастью – как видно, в предвкушении пиршества, сварливая стайка черных какаду, малютка бронзовая змея, испещренная узором в виде петелек и узелочков, скрюченная тигровая змея, как будто не обращающая внимания на свою пресмыкающуюся сродственницу. Здесь же пристроились: тиликва [80], рядышком с нею – сова и карликовый кускус, четверка дворняжек, пара утконосов, пятерка кенгуру, а с правого края ерзает ехидна. И посреди этого звериного банкета возвышается престарелый Гарри с доброй улыбкой на устах.