Юрий Брезан - Крабат, или Преображение мира

Пойдет в современной истории речь и о родителях Яна - двух старых сорбских крестьянах, доживающих свой век в домике на холме со старой липой.

Дети - далеко, и у сына, и у дочерей своя судьба, но они живут в памяти стариков, в рассказах матери. И в этих главах Брезану удалось по-своему и высокопоэтично воплотить бессмертную тему Филемона и Бавкиды.

Но центральной линией современной истории романа остаются судьбы науки и ее адептов в современном капиталистическом обществе.

Проблема формулы, которую нашел Ян Сербин, уже как бы "висела в воздухе". На пути к ней осуществлял свои работы старший по возрасту, опыту, стажу Линдон Хоулинг - ученый-гуманист, антимилитарист, защитник жизни, прямой, смелый, веселый, даже озорной.

Может быть, всего на несколько шагов отстав от Яна Сербина, идет к тому же открытию испанец Лоренцо Чебалло - антагонист Хоулинга, потенциальный и опасный противник Сербина. Фашист? Милитарист? Опора реакционных сил старого мира? Нет, у Лоренцо Чебалло нет ни политических симпатий, ни убеждений. Для него существует только наука, наука для науки. Но для того, чтобы беспрепятственно развивать возможности своего огромного мозгового аппарата, он пойдет на союз с любой реакционной силой, потому что человек и человечество с его стремлениями, интересами, жизнью - это всего лишь помеха для осуществления сверхчеловеческих потенций оторванной от человечества и человечности науки.

Конечно, достижения биологии и генетики, о которых говорится в романе Брезана, в действительности еще не существуют, но направление поисков бесспорно, и опасности, которые они в себе таят, реальны. Характерная черта: в решающем разговоре Сербина и Чебалло последний с усмешкой говорит, что его боится даже сам Каминг - "Третий", на службе у которого он состоит. Каминг полагает, что, окружив находящегося за рубежом Яна Сербина "живыми" и механическими шпионами, он заманил его в ловушку, обманом завлек в свой подземный научный центр.

На деле это не так. Ян Сербин сознательно пошел в ловушку, чтобы вступить в поединок с Лоренцо Чебалло - единственным, кто может рано или поздно пройти по его стопам к финишу.

Так в сказке поступал Крабат, борясь с волком Райсенбергом, так в истории поступал весь род Сербинов, род замученных, убитых, по непокоренных защитников народных прав. И недаром дед Яна дружка Петер Сербин (которого в народе отождествляли с Крабатом) научил внука любви и преклонению перед народным сказочным героем.

Ян в детстве мечтал стать Крабатом, и в тяжелый час он становится им. С противником говорит уже не Ян, а Крабат, и это Крабат отстаивает свое право не отдать формулу - народное достояние - во власть злу и насилию. И это Крабат своей сказочной властью и силой заклинает и уничтожает не Чебалло, а "сверхмозг Райсенберга".

Может быть, перенеся победу добра и правды в область сказочной символики, Юрий Брезан чуть облегчил себе задачу разрешения конфликта между двумя равными по силе интеллекта и таланта деятелями современной науки.

В заключительных главках романа есть упоминание о том, что Лоренцо Чебалло отказался от поисков формулы и ушел из научного центра Каминга. В этом случае сила заклинания, произнесенного Крабатом, не в ладах с реальной действительностью. И вероятно, здесь не хватает какого-то промежуточного звена, которое раскрыло бы более земные причины поражения идеологии науки для науки, волюнтаристски совершаемых чудес. Смысл сказочно-легендарной и современной линии романа един. Достичь "страны счастья", "изменить мир", "убить страх", повесить на древе истории волка Райсенберга, принимающего все новые обличья, можно не с помощью тех или иных чудес науки или техники, а лишь с помощью "преображения" мира, совершенного усилиями всего трудового человечества, в братской солидарности покончившего с эксплуатацией, угнетением, войнами, поставившего науку и ее "чудеса" на службу всеобщему счастью.

Е. Книпович

Как раз в самом центре нашего континента - многие в наших краях ошибочно полагают, что, значит, и в центре мира, - берет свое начало речка Саткула, весело журчащая мимо семи деревень, чтобы сразу же за ними нырнуть в большую реку. Ни океан, ни море ведать не ведают об этой речке, но море было бы другим, не вбери оно в себя и Саткулу.

Все семь деревень в ее долине уютные и опрятные, однако населены не слишком густо, - правда, и люди здесь живут не совсем такие, как везде, да и в мировой истории они не оставили сколько-нибудь заметного следа, хотя история эта не обделила их малыми и большими войнами, грозными битвами, зловонными чумными эпидемиями, великими страхами и столь же великими надеждами; она же и перебрасывала деревеньки из одних господских рук в другие, по случаю чего на каком-нибудь холме на правом или левом берегу речки всякий раз ставились виселицы.