Н. Денисов - Пожароопасный период

Жарко, душно в комнатке. Пахнет густым солдатским сукном, пылью. Бодрый Пашкин голос дочитал последние городские известия, объявил концерт по заявкам рабочих локомотивного депо. И я опять думаю о своем тихом пристанище, о завтрашней работе, о прокаленном жаром Городке, где предстоит прожить мне эти два каникулярных месяца.

«Привыкли руки к топорам,

Только сердце непослушно докторам».

Браво, экспрессивно работает певец. Вылезаю через открытое окошко в сад-огород и также браво гоняю кур. Они заполошно мечутся, кричат, застревают в узких прорехах забора, взлетают на крышу бревенчатой стайки, победно поглядывая на меня с высоты, мол, тут мы недосягаемы.

Комьями земли сгоняю их со стайки и с сознанием выполненного долга возвращаюсь через окно в свое жилище. Пашка уже читает городские объявления: «Школа-магазин делает очередной набор на курсы продавцов продовольственных и промышленных товаров. Сельхозтехникуму с первого августа требуются квартиры для абитуриентов. Мебельной фабрике, – еще бодрей, как на излете, вещает Пашка, – требуются ученики столяра-краснодеревщика. Тут же продается конь».

Конь? Какой, боже мой, конь?

Бухаюсь на койку, захожусь в хохоте: ну, Пашка, выдал!

«Следующую нашу программу передадим через неделю, в это же время. До свидания, товарищи. Таня, я пошел домой!».

Ошарашенно смотрю на рифленый ящичек репродуктора, переваривая заключительную Пашкину фразу: ори-ги-наль-но!

Вот окончится это лето, каникулы, опять думаю я, и с радостью, освобождением от временного кинусь в круговорот столицы, лекций и сидения за книгами в читальных залах, в толчею дискотек и метро, и вообще! И, конечно же, стану вспоминать идиллично о том, что был в биографии вот такой Городок с булыжной мостовой главной улицы, недавно залитой асфальтом, с дурачком Геной, подглядывающий с тополя, как моются в городской бане женщины, с пушками военной части, с тишайшим Иваном Захарычем – мужем моей хозяйки Ирины Афанасьевны. Об этой вот комнатке буду вспоминать.

До меня квартировал здесь сотрудник нашей редакции В. Д. Личность заметная, можно сказать, выдающаяся. Правда, как появился В. Д. в Городке, в какую пору и откуда, история пока умалчивает. Просто возник вдруг в кабинете редактора Бугрова высокий, крепкого сложения мужчина при желтой шляпе – не юн, но и достаточно молод, – назвался груздем и уселся вскоре за пустующий массивный стол в отделе писем. Говорили, будто В.Д. работал в центральной газете, -не поладил с начальством, но этот слухи, поскольку трудовая книжка его за «семью замками», в сейфе Бугрова, которого он сходу «покорил и очаровал». Пашка Алексеев знал будто бы «точно», что в отрочестве В. - Д. «принимал активное участие в качестве хунвэйбина в китайской культурной революции, потом был бит плетьми, выслан в деревню на перевоспитание, бежал, а может, эмигрировал!» Но верили не Пашке, а Валентине Михайловне, машинистке, она по совместительству кадровик. Так вот, та располагала достоверной информацией: В. Д. родился в Китае, в Порт-Артуре!

Но слухи ползали. И обыватели Городка определились во мнениях коротко: «Подослан!»

Только с какой целью?

Впрочем, по ночам писал В. Д. многодумный труд, к ужасу местной интеллигенции, целился ниспровергнуть столпов античности, направить «в другие русла» современную философию и эстетику! Так рассказывают.

И еще рассказывают: шагал он по утрам в редакцию с высоко вскинутым подбородком, с печатью ночных забот на челе, далеких от надоев молока и выполнения планов по выпуску кирзовых сапог и тапочек на местной фабрике, чем заполнена, в основном, страницы «Трибуны».

– Старик! А Энгельс был не прав! – непременно громко, приметив кого из знакомых, провозглашал В. Д. эпатажную фразу, что повергала в испуг и трепет местную публику, занятую обсуждением рыночных цен или происшествием- на железной дороге, где сорвали пломбы с контейнеров и унесли импортные костюмы, – Гегельянство, гегельянство. Философ ошибался, старик!

Да-а-а.

Ниспровергнуть с олимпийских высот не сумел- В. Д. ни Гомера, ни Софокла, ни Еврипида. Угасли постепенно порывы его по созданию в Городке «Всеглобального Центра критической мысли». Тщетно «копал» он под директора местного хлебозаводика. И все же! Попал на острие пера его добрейший, втихую выпивающий, Иван Захарыч – зоотехник районной племстанции, далекой от Олимпа и Парнеса.

«В «Тихом болоте»! Фельетон? На хозяина квартиры?» – кипел Городок. И Городок не простил. Сам тишайший Иван Захарыч, бренча вечером соском рукомойника, выдал тоже вполне резонное – в фанерную дверцу комнатки, за которой сидел В. Д. при новых замыслах: «Чтоб твоей ноги у меня больше не было!»