Светлозар Игов - Олени

Всё произошло в каком-то странном (даже не тревожном) безмолвии, некоторое время царило оцепенение, а потом вдруг всё затрещало и заголосило, люди бросились митинговать, и всё утонуло в каком-то невыносимом, но невнятном шуме, и лишь чуткое ухо могло уловить, что столько шума — это неестественно даже для эпохи исторических потрясений.

Но мы — поглощенные своей любовью — не видели и не слышали ничего. Порой на улице, по дороге домой, мы встречали толпы людей, вопящих против кого-то и чего-то или за что-то. Видел я их, и когда ходил на лекции, если вообще это можно было называть лекциями, потому что и здесь, в университете, все как с ума посходили — объявляли стачки, размахивали знаменами, вывешивали лозунги, вылезали на крышу и там что-то кричали, протестовали, свергали или возносили кого-то, собирали подписи «за» или «против» кого-то или чего-то, создавали комитеты, союзы, сообщества, партии и не знаю еще что в пользу или во вред другим, даже наши кроткие старые профессора, расхрабрившись, тоже начали выражать какие-то протесты (или симулировать их), выходя на лестницы, в скверы и на площади города.

Я слишком хорошо знал некоторых из преобразившихся таким образом людей, чтобы поверить в подлинность перемен, хотя я и был одним из тех, кто искренне их желал, но не верил в их возможность — до такой степени я был убежден, что люди слишком отупели от застоя и не верят, что когда-нибудь (пусть и в отдаленном будущем) что-то изменится. Да они и не могли ничего изменить — из-за заскорузлости своей ментальности. Смена лозунгов и знамен еще не означала перемен, как и смена тех, кто их произносит и носит (к тому же совсем нетрудно было разглядеть, кто за ними стоит). Не слова должны измениться, а дела. А подобные изменения не происходят легко и быстро.

В конце мая Елена закончила школу, был у них и выпускной бал. Раньше, в прошлые годы, шумные толпы едва оперившихся юнцов вносили немного праздничного разнообразия в тишину мертвого времени, но сейчас, в разнузданной толпе митингующих, буйства школяров были совсем неразличимы. Елена пригласила меня составить ей компанию на балу. Для ее одноклассников наша любовь давно уже перестала быть тайной, но мне была неудобно идти на их праздник, хотя я был не намного старше их. Поэтому я проводил ее до ресторана, где должен был состояться их бал, пожелал весело провести время, и мы договорились встретиться завтра вечером — я хорошо знал, что после подобного ночного гуляния человеку нужно хорошенько выспаться.

Вернувшись домой, я попробовал смотреть телевизор, но скоро выключил его и лег почитать (после долгого процесса выбора подходящей книги). Было чуть за полночь, я не спал, книга увлекла меня, когда в дверь позвонили. Это была Елена, она бросилась мне на шею — там, на балу, было страшно скучно, вот она и сбежала, чтобы побыть со мной. Я заметил, что не стоило портить один из самых лучших в жизни праздников, и даже был готов пойти с ней продолжить эту праздничную ночь, но она не захотела. Елена немного выпила, была оживленной и уставшей после танцев, поэтому скоро заснула. Мне было неудобно, что ради меня она отказалась от карнавала молодежи, «вступающей в жизнь», но она спала, спокойная и счастливая, не подозревая о моих угрызениях совести.

Утром она встала раньше меня, но не намного — над туркой с кофе, стоявшей на серебряном подносе на полке, еще поднимался пар. А она лежала рядом, погрузившись в чтение книги, над которой я заснул вчера.

За окном разгорался ясный и солнечный майский день.

Взглянув на меня, она улыбнулась и снова уткнулась в книгу. Я отпил немного кофе и поставил чашечку на поднос.

Ну просто семейная идиллия! Медовый месяц! Но ведь так мы жили с ней уже целый год! Я попытался вспомнить, какое сегодня число — оказалось, что именно в этот день год назад мы познакомились с ней в античном театре. Было неловко, что я забыл об этом важном событии, и я решил загладить свою вину. Встал, принял душ, а когда вернулся, она, уже одетая в свое выпускное платье, ждала меня в холле. И я стал думать, куда бы сводить ее на торжественный обед.

Частные заведения появлялись тогда повсюду, но чаще всего это была жалкая импровизация, даже если заведение и выглядело вполне прилично. Мне не хотелось идти с ней туда, где мы бывали обычно, и я вспомнил, что пару дней назад во дворе одного дома на карабкающейся вверх улочке рядом с парком я видел один новый ресторан.

Мы побродили по центру — прекрасный солнечный день хоть немного, но скрывал уродство города, облепленного потрепанными бумажными политическими плакатами. А когда подошел полдень, я с шутливой церемонностью пригласил ее на обед.