И. Ермаков - Володя-Солнышко

Стремительно понеслись под крылом самолета знакомые улицы деревни, заголубело озеро Аркуль, где сетки на карасей стоят, а вон и стадо. А там вон – отцовская могила. Родная, босой ногой обласканная земля. Снилась она старому Кондрахину на Халхин-Голе, тосковал по ней на Северном фронте...

Обрадовался отцу Ленька:

– Папка! Прилетел? А я мороженое ел.

– Погоди у меня, поросенок неблагополучный! – шепотом загадал ему старый Кондрахин. – Чуть-чуть в неглаженых штанах не пришлось...

– А сам рад, небось? – догадливо прищурил глазок пастушонок.

– Тсс! – озирнулся старый Кондрахин.

Делегатов приглашают в зал. Здесь собрались лучшие пастухи и доярки области – цветом животноводческой Тюменщины назвал их докладчик. Один за другим поднимаются они на трибуну, горячо и заинтересованно говорят о молоке, о мясе, о предстоящей зимовке.

Потом объявили о награждениях. Старый и малый Кондрахины получают Почетные грамоты. Сын и отец Кондрахины награждаются путевками на Выставку достижений народного хозяйства. Но это не все. Леньке вручают премию: наручные именные часы. А на второй день улыбается всей большой области Ленька со страницы газеты «Тюменская правда».

«Он не тенор, не скрипач, не юный пианист. Он пастух» – сопровождает улыбчивый Ленькин портрет пояснительный текст.

– Ну, приключенец! – дивясь и завидуя, бормочет старый Кондрахин. – Везде поспел...

...Гладила мама белую рубашку, а через два дня тревожно и радостно выискивает она на газетном листе, не осталось ли где на ней нечаянной складочки, ладно ли пуговки застегнуты, чист ли еще воротничок. Нежданная срывается с ее ресниц на газету счастливая слезинка.

– Ахти! – испугалась. – Рубашку закапала!..

Фартуком сводит ее с Ленькиного улыбчивого портрета.

Вот что поведал мне старожитель окрути Устин Филиппович Башкуров.

– Самостоятельный, говорю, сибирячонок...

Про фанерные барабаны прочитал я в одном из номеров «Пионерской правды». Позднее случилось мне побывать на Владимирщине, где рассчитывал я при удаче разыскать тех самых пастушат, а при большей удаче и те самые кнуты, которые подарил им Михаил Иванович Калинин. Удачи не было. Попутало автора переиначенное административное деление. Продолжая наводить справки, я обратился в Московский Дворец пионеров, где в то время начал организовываться музей пионерской славы.

Работники музея живо заинтересовались поисками, решив в первое же лето направить по затерявшимся следам пастушат отряды юных следопытов. Разговор продолжался. Я рассказал и про своего областного пастушонка – Леньку Кондрахина.

– Вышлите нам газету с его портретом, – попросили меня работники музея. – И кнут. Ведь есть у него кнут?

Газету я пообещал выслать, а насчет кнута засомневался:

– Побываю у него на пастбище, разузнаю, тогда сообщу.

Сомневался я, оказывается, не напрасно. Пасет Ленька на лошади по кличке Чалушка, и кнут у него – стыдно даже сказать – не кнут, а бичик, с мышиный хвостик длиной, Чалушку подшевеливать.

– Вон он наш «молочный бог» едет, – указывает мне на маленького пастуха пожилая колхозница.

Ленька перегоняет через земляную насыпную плотину стадо. На пастушонке старенькая, туго схваченная ремешком фуфайка, резиновые сапоги, видевшая виды кепчонка. Стремена седла подтянуты чуть ли не до самых открылков: ноги у «бога» пока коротковаты. Сытое стадо лениво растягивается по деревенской улице. Густое рыжее марево комарья неотступно зудит над коровьими спинами.

Ленька задержался у плотины. Он настороженно высматривает кого-то в редких прибрежных камышиках. Кого же? Ага! Ондатру!

«К мостику плывет. Ну да, к мостику! Бултыхнулась... Ушла. Ага! Значит, у тебя там гнездо! Сухонькое, мягонькое... камышовой метелочкой выстланное... А если перед мостиком сетку насторожить? На веревочках... с подхватом. А самому залечь? Ну да, залечь. Ондатра бултых – ход в домик искать, а я сетку за веревочку – дерг! – и зверь мой».

Отвлекся «молочный бог», замечтался. Сколько дивного, чудного, сокровенного подсматривает он каждый день в потаенке природы.

«Ну, погоди!» – грозится он бичиком ондатре. Потом, спохватившись, дает верной своей Чалушке резиновые «шпоры» и на рысях догоняет стадо.

Наутро старый Кондрахин, Ленька и я правим стадо на Козьи солонцы, туда, где, по сказаниям Устина Филипповича, отпечаталось копыто блюхеровского коня.

– Действительно, стеклом оплавилось. И вода в него собирается. Пробовал – солоноватая. А вот блюхеровское оно или нет – заверять доподлинно не могу, – рассказывает мне старый Кондрахин.