Джером Дэвид Сэлинджер - Ранние рассказы [1940-1948]

— Карл? Он очень славный. У него приятный голос по телефону. Он очень… очень беспокоится о сырье.

— О каком сырье?

— Ну… о сырье. Не знаю. Я не понимаю парней, никогда не разберешь, о чем они говорят.

Рэй вдруг нагнулся и поцеловал Барбару в лоб. Лоб был душистый, и у Рэя закружилась голова.

— Почему вы это сделали? — спросила Барбара, глядя в сторону.

— Не знаю. Вы рассердились?

— Здесь так жарко, — сказала Барбара.

— Сколько вам лет, Барбара?

— Восемнадцать, а вам?

— Ну, практически двадцать два.

Они продолжали танцевать.

— Прошлым летом у моего папы сделалось кровоизлияние в мозг, и он умер, — сообщила Барбара.

— О! Сочувствую.

— Я живу с тетей. Она работает в Куперсбурге учительницей. Вы читали «Зеленый свет» Ллойда К. Дугласа?

— У меня не хватает времени на книги. А что? Интересно?

— Я не читала. Тетя хочет, чтобы я прочитала. Я отдавила вам все ноги.

— Нет. Вовсе нет.

— Тетя у меня очень хорошая, — сказала Барбара.

— Знаете, иногда довольно трудно следить за ходом вашей мысли, — ляпнул Рэй.

Девушка не ответила, и он было испугался, что обидел ее. У него даже макушка похолодела: он еще ощущал на губах сладкий вкус ее лба. Но под его подбородком опять раздался голос Барбары:

— Прямо перед моим отъездом мой брат попал в автомобильную катастрофу.

У Рэя словно гора с плеч свалилась.

Вудраффы уже сидели за столиком. Их сверкающие стаканы с бурбоном были пусты, а стаканы с содовой — почти не тронуты.

— Я махала вам, — мягко упрекнула Барбару миссис Вудрафф. — А вы не помахали в ответ.

— Почему, я махала, — сказала Барбара.

— Вы видели, как мы отплясывали румбу? — спросила миссис-Вудрафф. — Правда, мы были великолепны? Филпинг в душе латиноамериканец. Мы оба латиноамериканцы. Я иду в туалетную комнату… Барбара?

— Не сейчас. Я наблюдаю за пьяным.

Не успела миссис Вудрафф подняться, как ее муж, подавшись вперед всем туловищем, зашептал молодым людям:

— Я стараюсь кое-что от нее скрыть. По-моему, в наше отсутствие наш сын собирается уйти в армию. Он хочет быть летчиком. Если бы миссис Вудрафф узнала. Она бы умерла. — Сделав это признание, мистер Вудрафф откинулся назад, глубоко вздохнул и, поймав взгляд официанта, знаком показал, что повторяет заказ. Затем он встал, энергично воспользовался носовым платком и отошел от столика. Барбара следила за ним глазами, пока он не скрылся из вида; потом повернулась и спросила Рэя:

— Вы любите мидий, устриц и всякое такое сырье?

Рэй слегка вздрогнул.

— Ну да. Пожалуй.

— А я не люблю» никакую моллюсочную еду, — смущенно проговорила Барбара. — Знаете, что я сегодня слышала? Я слышала, что корабль больше не сможет ходить в круизы до самого конца войны.

— Это только слухи, — прикинулся безразличным Рэй. — Не расстраивайтесь. Вы и — как его зовут — Карл сможете отправиться в этот же круиз после войны, — сказал он, наблюдая за Барбарой.

— Он собирается во флот.

— Я же говорю — после войны.

— Я знаю, — кивнула Барбара, — но… все так чудно, я чувствую себя так чудно… — Она внезапно умолкла, то ли не сумев, то ли не пожелав выразиться яснее.

Рэй придвинулся к ней чуть ближе.

— У вас красивые руки, Барбара.

Она спрятала руки под столик.

— Сейчас они ужасные. Я не нашла нужного, лака.

— Совсем они не ужасные. — Рэй взял ее руку… и тут же выпустил. Он встал, чтобы пододвинуть миссис Вудрафф ее стул.

Миссис Вудрафф улыбнулась, закурила и понимающе посмотрела на них обоих.

— Я хочу» чтобы вы поскорее отсюда ушли, — сказала она с улыбкой. — Это не слишком подходящее для вас место.

— Да? — Барбара широко раскрыла глаза.

— Серьезно. Такие заведения посещают, когда все лучшее позади и не осталось ничего, кроме денег. Даже мы не очень сюда вписываемся — Филдинг и я. Пожалуйста. Прогуляйтесь где-нибудь, — уговаривала миссис Вудрафф Рэя. — Мистер Уолтере, — не унималась она, — а сегодня нет никакого выезда на лоно природы или пикника на скорую руку?

— Кинселла, — довольно резко поправил Рэй. — Боюсь, что нет.

— Я ни разу в жизни не была на пикнике, — сказала Барбара.

— О! Какая жалость! Это такое удовольствие. До чего же мне отвратителен сорок первый год. Мистер Вудрафф сел на свое место.

— В чем дело, дорогая? — поинтересовался он.

— Да в том, что мне отвратителен сорок первый год, — сказала его жена каким-то странным голосом, и по ее улыбающемуся лицу побежали слезы. — Да, — продолжала она. — Он мне омерзителен. Он переполнен армиями, готовыми заглатывать все новых и новых мальчиков, девушками и матерями, готовыми поселиться в почтовых ящиках, и самодовольными плешивыми метрдотелями, которых все это не касается. Проклятый год. Гадкий год.