Сергей Жадан: Ворошиловград

И еще я ему сказал вот что:

— Ты всё правильно говоришь. Я почти во всем с тобой согласен. Но вот ты говоришь: слабые и беззащитные. А я думаю — какого хуя, отче? Какого хуя они слабые? И почему ты считаешь их беззащитными? Они все здесь родились и здесь живут. Но ведут себя, как на вокзале, ты понимаешь? Так, будто поезд уже подали, и они здесь со всеми прощаются. И уже никому ничего не должны, и можно всё расхуярить и сжечь, потому что поезд — вот он, стоит, ждет. Вот так они себя ведут. И я не понимаю — почему? Они же, суки, здесь живут. В этих городах. Они здесь росли. Ходили в школу, пропускали уроки, играли в футбол. Они здесь прожили всю жизнь. Так чего ж они всё выжигают за собой? Вся эта пидорня, которая прет отовсюду, которая сейчас по-настоящему встает на ноги. Вся эта банковская сволочь, менты, бизнесмены, молодые адвокаты, перспективные политики, аналитики, собственники, блядь, капиталисты — почему они ведут себя так, будто их сюда прислали на каникулы? Будто завтра им отсюда уезжать? На самом деле они же никуда не уедут. Они останутся здесь, мы с ними ходим за покупками в одни и те же магазины. Какие они беззащитные, отче? Какие слабые? У них стальные челюсти, чувак, они загрызут тебя, когда им это будет нужно. Где же их беззащитность?

— Ты тоже всё правильно говоришь, — ответил он на это, — но забываешь про одну вещь: агрессию порождает именно беззащитность. И слабость.

— По-твоему, они вконец охуевают именно из-за своей слабости?

— Да. И из-за своей беззащитности.

— И что с этим делать?

— Делай, что делал, Гера, — ответил пресвитер. — Делай, что делал. Не игнорируй живых. И не забывай о мертвых.

Вечером того же дня мы с Севой снова приехали в больницу, чтобы забрать Ольгу. Она уже знала про Травмированного, была тихой и заплаканной, позволила отнести себя в машину и положить на заднее сиденье. Жила она рядом с больницей, всего в нескольких кварталах. Сева ехал осторожно, стараясь объезжать ямы. Дома Ольгу ждали две ее тетки. Мы с Севой занесли ее в просторный, сплошь заросший виноградом двор, поднялись на крыльцо небольшого дома, прошли по веранде, зашли в гостиную, осторожно положили на диван. Тетки суетились вокруг нас, приносили то горячий чайник, то маленькие пухлые подушки, то исчезали и возвращались с минеральной водой, то вытаскивали откуда-то черного худющего кота и совали в руки больной. Наконец Ольга не выдержала и попросила всех выйти. А меня попросила остаться.

— Когда похороны? — спросила тихо.

— Послезавтра, — ответил я. — В субботу.

— Заедешь за мной, хорошо?

— Хорошо.

— Ты иди, ладно? — попросила она. — Потом придешь.

— Ладно, — согласился я. — Подожду, пока ты заснешь, и пойду.

— Договорились.

Со двора слышались голоса теток, которые о чем-то переговаривались. Ольга лежала, накрывшись теплым пледом, и смотрела куда-то за окно, где разливалась густая сиреневая темень.

— Помнишь, ты рассказывал про открытки? — спросила вдруг.

— Какие открытки?

— Туристические. Наборы открыток из разных городов. Говорил, что вы их на уроках использовали.

— А — вспомнил я. — Открытки из Ворошиловграда.

— Да, — подтвердила Ольга. — Из Ворошиловграда.

— Почему ты вспомнила?

— Я нашла у себя целую пачку таких.

— Серьезно?

— Угу. Долго вспоминала, откуда они у меня. Потом вспомнила. Мы с подружками переписывались с немецкими пионерами. Мне писал мальчик из Дрездена. Всё приглашал в гости, присылал открытки. И я тоже ему посылала. Покупала целые наборы, выбирала из них те, где побольше цветов, чтобы он думал, что у нас тут весело. А остальные, с памятниками, оставляла себе. А теперь вот нашла. Целую пачку. Странно, — сказала она, — и города такого уже нет, и мальчик из Дрездена давно мне не пишет, и всё это было словно не со мной. Словно в другой жизни, с другими людьми. Другой город, другая страна, совсем другие люди. Наверное, эти картинки и есть мое прошлое. Что-то такое, что у меня отобрали и заставляют о нем забыть. А я не забываю, потому что это на самом деле часть меня. Возможно, даже лучшая часть, — прибавила она, подумав.

Коснулась моей руки и некоторое время молчала, глядя куда-то за окно.

— Я знала — что-то произойдет, — вдруг сказала она. — Чувствовала. Но ничем помочь так и не смогла.

— Чем ты могла помочь?

— Не знаю, — сказала Ольга. — Не знаю. И что теперь делать — тоже не знаю. Не забудь заехать за мной, хорошо? — попросила снова.

— Не забуду, — заверил ее я. — Не волнуйся.