Сергей Жадан - Ворошиловград

— Думаю, не только им.

— Угу, — согласилась Ольга. — Ну читай, читай.

В марте 1914-го на пароходе Российско-Малоазиатского пароходного общества «Месопотамия» сестры покинули Североамериканские Соединенные Штаты. Компанию сестрам в их духовной миссии составили их давняя подруга, ирландка по происхождению, Варвара Кэррол, и мексиканская певица, активистка методистской церкви Мария де лос Мерседес, которая вызвалась плыть с сестрами, скрываясь от преследования церковной администрации, обвинявшей Марию в присвоении средств, переданных на церковь прихожанами. Пароход, на котором квартет отправился через океан, использовался компанией преимущественно для перевозки через Атлантику российских эмигрантов, которые месяцами жили в портах Крыма и Приазовья в ожидании своего рейса. Назад, в Евразию, пароходы общества возвращались полупустыми, что вызывало рост незадекларированных перевозок и тесную связь команд большинства судов с криминалитетом. «Месопотамию», в команде которой преобладали греки и цыгане, еще в Нью-Йорке частично загрузили мясными консервами, мануфактурой и мешками с письменной корреспонденцией. Отдельным грузом провозили партию фонографов, которые в то время пользовались в Восточной Европе немалым спросом.

Сам пароход давно нуждался в капитальном ремонте и относился к числу самых старых судов общества. Рассчитан он был на перевозку ста пассажиров первого класса и около полутысячи эмигрантов. Сестры поселились в свободных от товара трюмах, редко поднимаясь наверх и почти не контактируя с командой. Следует сказать, что матросы, которые получили за перевозку женщин довольно серьезную сумму, всё равно относились к своим пассажиркам настороженно, если не сказать — враждебно.

По словам младшей из сестер Абрамс, Сары, путешествие выдалось сложным и очень долгим. Пароход тяжело шел через зеленую мартовскую Атлантику, глухо звеня полупустой утробой. От самого Нью-Йорка за ними летели чайки, словно предчувствуя легкую добычу. Греки отстреливали птиц из револьверов, и они падали в холодную воду, утопая в волнах, точно белые розы. Перепуганные сестры закрывались в больших, как спортивные залы, трюмах, слушая выстрелы и шепотом выпевая свои спиричуэлсы.

Первую остановку пароход сделал у берегов Ньюфаундленда. Остров традиционно спрятался за туманами, и, оказавшись среди этого свежего густого молока, команда тут же остановилась, не осмеливаясь двинуться вперед, во взболтанную туманную влагу, полную китов и ледяных гор. Утром сестры вышли на палубу и, увидев ледяные глыбы, обступавшие их отовсюду, начали петь псалмы. Матросы, которые сперва растерялись, не зная, как реагировать на их песнопения, в конце концов присоединились к хору, приглушенно подпевая женщинам. Вскоре туман оттянуло на запад, и «Месопотамия» благополучно пристала к берегу.

Через несколько дней пароход продолжил свой путь. Время для женщин проходило в постоянном пении и разговорах. У сестер почти не было с собой вещей, кроме смены одежды, сборников с нотами и псалмами и двух брезентовых сумок с американскими долларами. Младшие — Варвара и Мария — расспрашивали Глорию о тех местах, где им предстояло путешествовать. Глория отвечала, что сама знает не так много, но слышала, что жизнь там, куда они направляются, сильно отличается от жизни в Североамериканских Штатах. Местные женщины, по ее словам, исключительно хорошо поют, обладая при этом абсолютным слухом, а мужчины обычно играют на музыкальных инструментах, и только чрезмерная социальная дифференциация и жестокая эксплуатация большинства населения капиталистическим истеблишментом не позволяют этим людям совершенствовать свое мастерство для приумножения славы Господней. Варвара и Мария радовались, ожидая прибытия и выступлений в далеких странах, тогда как младшая из сестер Абрамс, Сара, плохо переносила условия корабельного быта, страдая от морской болезни и изнурительной бессонницы.

Во тьме она блуждала по трюмам, заходя в помещения, о существовании которых уже не помнила даже команда, тайком пробиралась по черным железным коридорам, отворяла потайные двери, за которыми скрывался настоявшийся корабельный мрак. Найдя груз с фонографами, она доставала эти странные сложные аппараты, расставляла их вокруг себя и включала все сразу, выискивая в нагромождении звуков и пения неуловимый, словно сквозняк, ритм, который укачивал ее на самом дне плавучего металлического сердца. Она доставала новые иголки для фонографов, острые и блестящие, прокалывала кожу на ладонях, и малиновая кровь темно вспыхивала в сиянии лампы, капая на пол и притягивая к себе беззащитных корабельных крыс. Однажды ночью, бродя по коридорам в полусне от постоянной бессонницы, Сара наткнулась на еще одно отделение трюма, которого раньше не видела. За дверью слышались чей-то шепот и стон, которые ее сначала напугали. Однако она собрала всю свою храбрость и открыла дверь. Помещение, обшитое черным железом, наполнено было овцами — измученными и испуганными. Они жались друг к другу, не трогаясь с места, и протяжно голосили в черную тьму. Свет лампы скользнул по ним, западая искрами в глубоких овечьих глазах, и тут же Сара увидела, что стоят они по колено в крови. Кровь заливала пол, медленно, но необратимо прибывая, овцы обреченно смотрели на женщину, даже не пытаясь вырваться сквозь открытую дверь. Пораженная Сара опустилась между овец, обнимая их и распевая им спиричуэле. Там, среди овец, ее и нашла Глория, которая утром обнаружила отсутствие сестры и отправилась на ее поиски. Сара еле слышно пела, и слезы щедро катились по ее лицу. Накинув на плечи сестры теплый шотландский плед, Глория отвела ее назад и уложила в постель. Сара сразу же заснула и проспала спокойно и беззаботно до самого Ливерпуля.