Григорий Диков - Пастух

Вдруг чья-то рука схватила Нила за шиворот, выдернула из воды и потащила дальше, к кромке желтеющей на берегу осоки. Зашуршала трава, и Нил оказался на суше. Он повалился на живот и стал кашлять, выгоняя из себя воду.

Отдышавшись и успокоившись, Нил поднял голову и оглядел своего спасителя. Им оказался маленький седой старичок в черном засаленном зипуне с рукавами, закатанными до локтей. Нил хотел было что-то сказать, но сил у него не осталось, и вместо слов из его горла вырвался не то хрип, не то стон. Старичок ловко перевернул Нила на спину, разорвал на нем рубаху и стал растирать грудь, что-то бормоча. Нил смотрел на морщинистое лицо старика и дивился: руки, только что бывшие озябшими от воды, вдруг стали наполняться теплом, сердце успокоилось, боль в ноге притупилась. Старичок будто почувствовал это, прекратил бормотать и отнял руки от груди Нила. А потом наклонился, погладил его ладонью по волосам и с улыбкой сказал: «Отдохни теперь!» При этих словах Нила сморил глубокий сон, и глаза его закрылись сами собой.

Проснулся Нил в незнакомой избе, на лежанке. Напротив сидел и чистил горох его спаситель, старичок. Черный зипун висел перед нагретой печкой для просушки. На веревке, протянутой из угла в угол, сушилась собственная Нилова одежда, порванная и обгоревшая.

Нилова спасителя звали Ферапонтом. По его словам, был он когда-то монахом, даже схимником, но ушел из монастыря и доживал теперь свой век в пустовавшей до того избе-пятистенке на выселках, в полуверсте от берега Волги и в ста верстах вниз по течению от Городца. Единственным его товарищем был ручной ворон Захарка.

Ферапонт Нилу так про ворона объяснял:

— Мне как пятьдесят лет стукнуло, я в монастыре обет молчания взял, на три года. Молчал-молчал, на людей смотрел, на братию, на преподобного нашего. А потом, как срок вышел, в тот же день собрал одежду, книги и ушел от них. Передумал в монастыре жить, разонравилось. Вот теперь здесь живу, с вороном. Я его на берегу подобрал, с подбитым крылом, совсем как тебя. Он три слова знает. Захарка, скажи «просо»!

Захарка слушал, черным вороньим глазом внимательно следил за говорящим, но «просо» не говорил, хотя кашу из проса со шкварками иногда клевал.

Положил Ферапонт Нила в избе на деревянную скамью, в углу за занавесочкой. Ощупал ему ногу, траву какую-то приложил и в лубки тесно замотал. Велел месяц не вставать, пока опухоль не спадет и кость не срастется. А еще лицо помазал каким-то маслом, чтобы ожоги быстрее заживали, и повязку наложил. Так Нил месяц и провел с повязкой на лице.

Каждое утро Ферапонт вставал, умывался, затапливал печь и потом час-два молился. А к полудню начинали к Ферапонту приходить крестьяне, все больше старики да бабы с детьми. Он вроде знахаря был — людей пользовал от всяких хворей, тем и кормился. Вокруг все знали, если грыжу надо вправить, или суставы подлечить, или нарыв вскрыть — милости просим к Ферапонту.

Лечил расстрига чаще по-простому: травой там, мазью или руками. А бывало, если просили, то и заговором. Наклонится над болячкой, над своими ладонями пошепчет, потрет их для тепла и прикладывает к больному месту. Подержит-подержит, потом ладони отнимет, стряхнет, пошепчет снова и обратно кладет на болячку. И так много раз, пока та не рассосется или хотя бы не утихнет боль. И не было такого случая, чтобы заговор Ферапонтов не помогал, хотя бы и ненадолго.

Наказал Ферапонт Нилу лежать тихо и занавесочкой закрываться, когда кто-то в избу заходит, чтобы приходящих не беспокоить. Нил в этой занавесочке дырку провертел и смотрел на все, что в избе творится, на Ферапонтово лечение.

В первые дни молча смотрел, стеснялся. А потом как увидел, что Ферапонт старик несердитый, стал спрашивать — что да как делается, для чего какая трава или мазь нужна и какие надо правильные слова говорить над разными болячками.

На одни вопросы Ферапонт отвечал охотно, показывал травы и учил, как их искать, сушить и смешивать. А про заговоры был на рассказы скуп.

— Заговоры, — говорил, — всем не даются. Это как у воронов — вон их сколько в небе летает! А говорить умеет только Захарка Правильно, Захарка, а? Скажи: «Захарка»!