Курт Воннегут: Искусительница

— Видел я, как вы шли по улице, — чистый цирк, — сказал Фуллер и подумал: кем это она себя воображает? Сюзанна залилась краской:

— Я… Я актриса, — пролепетала она.

— Золотые слова, — сказал Фуллер. — Наши американки — величайшие актрисы в мире.

— Очень мило с вашей стороны так говорить, — сказала Сюзанна робко.

Лицо у Фуллера разгорелось еще пуще.

— Да я разве про театры, где представляют? Я — про сцену жизни, вот про что. Наших женщин послушаешь, посмотришь, как они перед тобой красуются — как тут не подумать, что они тебе весь мир готовы подарить. А протянешь руку

— положит ледышку.

— Правда? — растерянно сказала Сюзанна.

— Да, правда, — сказал Фуллер, — и пора сказать им эту правду в глаза.

— Он вызывающе посмотрел на посетителей кафе, и ему показалось, что все растерялись, но с ним согласны. — Это нечестно! — сказал он.

— Что нечестно? — жалобно спросила Сюзанна.

— Вот вы, например, приходите сюда с бубенчиками на ногах, заставляете меня смотреть на ваши щиколотки, на ваши хорошенькие розовые ножки, вы свою кошку целуете, чтобы я подумал — хорошо бы стать этой кошкой. Старого человека называете «ангелом», а я думаю — хоть бы она меня так назвала! — сказал Фуллер. — А ключ вы при всех так прячете, что невозможно не думать, куда вы его засунули.

Фуллер встал.

— Мисс, — сказал он страдальческим голосом, — вы нарочно все делаете так, что одиноким простым людям, вроде меня, от вас одно расстройство, у них в голове мутится. А сами руки мне не протянете, даже если бы я в пропасть падал.

Он встал и направился к выходу. Все уставились на него. Но едва ли кто-нибудь заметил, что его обвинения окончательно испепелили Сюзанну, и ничего от нее, прежней, не осталось. Сюзанна стала тем, чем она и была на самом деле — Девятнадцатилетней шальной девчонкой, только краешком коснувшейся всяких изысков.

— Нечестно это, — сказал Фуллер. — Надо бы преследовать по закону девиц, которые одеваются, как вы, и так себя ведут. От них больше горя, чем радости. И знаете, что я вам скажу?..

— Нет, не знаю, — сказала Сюзанна, у которой все лампочки внутри перегорели.

— Я вам скажу то же самое, что вы сказали бы мне, если бы я вздумал вас поцеловать, — величественно произнес Фуллер. Он сделал широкий жест, означающий «вон отсюда!» — К черту! — сказал он.

И вышел, хлопнув решетчатой дверью.

Он не оглянулся, когда позади снова хлопнула дверь, и затопотали на бегу босые ножки, и неистовый звон бубенчиков затих у пожарного депо.

В этот вечер вдовая мамаша капрала Фуллера зажгла свечу на столе и накормила сына отличным бифштексом и земляничным тортом в честь возвращения домой. Фуллер ел ужин так, словно жевал мокрую промокашку, и отвечал на вопросы матери мертвым голосом.

— Рад, что ты наконец дома? — спросила мать после кофе.

— А как же, — сказал Фуллер.

— Что ты делал днем? — спросила она.

— Гулял.

— Повидался со старыми друзьями?

— Нет у меня старых друзей, — сказал Фуллер. Мать всплеснула руками:

— Нет друзей? — спросила она. — У тебя-то?

— Времена меняются, ма, — сказал Фуллер медленно. — Восемнадцать месяцев — время немалое. Люди уезжают. Люди женятся.

— Но от женитьбы никто еще не умирал, — сказала она. Фуллер даже не улыбнулся.

— Может, и нет, — сказал он. — Но женатым трудно найти время для старых приятелей.

— Но ведь Дуги не женился?

— Он на западе, ма, в военно-воздушных силах, — сказал Фуллер.

Маленькая столовая показалась ему одинокой, как бомбардировщик в холодной разреженной стратосфере.

— Ну-у, — сказала мать, — кто-то ведь остался?

— Никого, — сказал Фуллер. — Все утро провисел на телефоне, ма. Никого не застал.

— Нет, что-то не верится, — сказала она, — да ты, бывало, не мог по улице пройти, чтобы тебя приятели не затискали.

— Ma, — сказал Фуллер глухо, — знаешь, что я сделал, когда всех обзвонил по телефону? Пошел в кафе, ма, сел к стойке с содовой, думал, может, кто знакомый войдет, пускай хоть мало знакомый. Ма, — сказал он с тоской, — никого, кроме старого Бирса Хинкли, я не увидел. Я тебя не обманываю, честное слово!.. — Он встал, комкая салфетку. — Ма, прости, пожалуйста, можно мне уйти?

— Конечно, конечно, — сказала она. — Может быть, заглянешь к какой-нибудь хорошей девушке? А куда ты пойдешь?

Фуллер швырнул салфетку:

— Пойду куплю сигару, — сказал он. — Никаких хороших девушек не осталось. Все повыходили замуж.

Его мать побледнела.