Почему, если Лия продает пиво, это плохо, а если белые — хорошо?
С того субботнего вечера, когда Лия ушла из дома под конвоем двух полицейских, все чувства у Кзумы притупились. Осталась только усталость. Усталость и много вопросов, которые обременяли мозг, потому что ответов на них он не знал. И спать было трудно, потому что усталости тела приходилось бороться с усталостью ума. Какое-то чувство было, но это было чужое чувство, оно не причиняло боли. Боли он больше не чувствовал. И комок не стоял поперек горла. И сердце не колотилось. Он без труда улыбался. Делал все то, что научился делать, когда пришел жить в город. Все как будто было по-старому. Но казалось — все это видишь чужими глазами и все это делает и обо всем этом думает кто-то другой. Что-то пропало. Что-то такое, что раньше было в нем, внутри него, все время. А теперь пропало.
Опора и Мейзи приходили к нему, пытались ему помочь. И пытались подбодрить его. Но в подбадривании он не нуждался. Он не был несчастен. Просто говорить с Опорой и с Мейзи было трудно, но они этого не понимали. Они думали, что он очень несчастен.
Ему не нравилось, что они к нему ходят, но просить их не ходить представлялось ненужной канителью, и он молчал, а они приходили. Пытались поговорить с ним, но не знали, о чем. А потом перестали приходить. В последний раз, когда Мейзи навестила его, она перед уходом стала в дверях и сказала: «Когда я тебе буду нужна, приходи ко мне, где я работаю. Опора живет там у меня. Мы будем рады тебя видеть». И ушла. С тех пор миновало уже много дней.
Кзума погасил сигарету, поглядел, как спешит луна. Подковырнул ногой ком земли и сел. Странно, как без Лии все изменилось. Дни сматывались в ночи, ночи в дни. Все до ужаса однообразно, утомительно. И он чувствовал себя чужим среди чужих. Вспоминал ту ночь, когда он подошел к дому, где когда-то жила Лия. Он тогда вышел из своей комнаты, всю дорогу шел медленно. И с ним здоровались, потому что он уже стал своим человеком в Малайской слободе, и он читал это в глазах встречных. И знал, что они знают про Элизу, ибо в Малайской слободе люди каким-то неисповедимым образом узнают все про всех. Случалось, кто-то говорил своему спутнику:
— Это Кзума, он работает на руднике. Его женщина бросила его. А сильная Лия, которую он любит как родную мать, сидит в тюрьме. И все случилось одновременно.
Так было и в ту ночь, когда он медленно брел по улице. Он свернул налево , потом направо, потом опять налево. И вокруг него были люди.
Он медленно брел по улице, где когда-то жила Лия. Улица та же. И дома те же. Потом увидел дом. Тот самый дом. Он почти увидел Опору у калитки, и Лию на веранде, и пьяненького Папашу на улице. Почти увидел Элизу, как она стоит рядом с Лией и улыбается, так что появились две ямочки и сверкают прекрасные белые зубы. Почти услышал беспечный смех Мейзи, увидел, как хрупкая маленькая Лина укрощает верзилу Йоханнеса. И вдруг видение погасло. На веранду вышла незнакомая женщина. Низенькая, круглая, как шарик. А следом за ней мужчина, хромой. Кзума быстро повернулся и пошел прочь. Больно было видеть, что в этом доме, где когда-то жила Лия, теперь живут чужие. Чужие люди живут в нем, и смеются, и спят, и разговаривают. Было больно, потому что этот дом много для него значил. Первый дом, в котором он спал, когда только добрался до города. Первый дом, где у него появились друзья. Дом, где он нашел Элизу. Где Элиза родилась. Дом, где с Лией жили Папаша и Опора, Лиин дом.
Кзума горько улыбнулся и собрал в кулак горсть песка. Большая луна спешила своим путем, а звезды бледнели. День быстро приближался.
Он услышал, как по камешкам хрустят толстые подошвы, и поднял голову. Кто-то шел к нему, кто-то крупный, но лица пока не разобрать. Кзума ждал. Когда тот приблизился, оказалось, что это — Рыжий.
— Эй, Зума! — окликнул Падди.
Кзума ответил, Падди подошел и тяжело опустился рядом с ним на землю. Вытащил из кармана пачку сигарет, извлек одну и протянул пачку Кзуме. Оба закурили. Кзума смотрел на белого человека и ждал, чтобы он заговорил. А Падди молчал, только смотрел вверх на небо и на луну.
— Что случилось? — не выдержал Кзума.
— Трудно сказать, — ответил Падди. — Когда человек болен телом, говоришь «у него то-то и то-то» и ведешь его к доктору, а доктор дает тебе лекарство и говорит «принимать столько-то раз в день и все пройдет», так?
— Да.
— Очень хорошо. А теперь возьмем другой случай, может быть, здесь ты что-нибудь скажешь. Если у человека болит душа, что ему делать? С этим к доктору не пойдешь.
Читать дальше