Питер Абрахамс - Горняк. Венок Майклу Удомо

У самого входа какая-то женщина кормила грудью ребенка. Пассажиры, которые еще не улеглись, сидели на твердых деревянных скамьях в унылой столовой. Кто играл в карты, кто разговаривал. Все уже сложили свои чемоданы, и предстоящая ночь казалась людям бесконечной. Они не могли скоротать ее за вином и танцами, как те, наверху. И назойливый стук машин слышался здесь гораздо сильнее, чем на верхней палубе.

— Как там? — спросила сидевшая у двери женщина.

— Танцуют, — ответил Удомо. — Все нарядны и веселы.

Он направился было в столовую, но передумал, повернул налево и вошел в маленькую каюту, которую делил с тремя другими пассажирами. Весь пол был заставлен багажом. Двое на верхних койках лежали в чем мать родила, прикрыв наготу лоскутами материи. Они вполголоса беседовали о доме.

— Как там наверху? — спросил один из них.

— Танцуют, — ответил Удомо.

— Вы что, поднимались на самый верх? — спросил второй.

— Да.

— Красиво, наверно!

— Красиво. А вы сидите внизу, в трюме. А ведь едут они не к себе домой, а к вам, в вашу страну.

— Что поделаешь? У них деньги.

Первый покачал головой:

— А ты что думаешь? Будь у тебя деньги, они бы очень тебе обрадовались? Как по-вашему, мистер Удомо?

— Сами знаете, что нет, — ответил Удомо. — Взять хотя бы тех восьмерых из первого класса — у них деньги есть. Но сидят-то они отдельно. И танцуют только друг с другом. Белые с ними даже не разговаривают. Тут дело не в деньгах, а в том, у кого власть.

Второй пассажир вытер лицо лоскутом и снова прикрылся им.

— Я и сам не знал бы, что делать в их компании. Не знаю я, что у них можно, чего нельзя. Будь у меня хоть мешок денег, все равно я их порядкам не обучен. А вот то, что они вас к себе не принимают, мистер Удомо, это уж неправильно. Уж вы-то их порядки знаете.

Первый сказал:

— Я с вами согласен, мистер Удомо: все люди должны быть равны.

— За это надо драться, — отозвался Удомо.

— Вы, видать, сердитый человек, — заметил второй.

— А как же, из-за свободы сердится, — сказал первый.

Удомо почувствовал, что рубашка его взмокла и липнет к телу. Лоб и верхняя губа покрылись каплями пота. Он встал со своей койки и полез через груду багажа к двери.

— Да, — сказал он. — Хорошо, когда из-за свободы сердятся, а еще лучше, когда за нее дерутся.

Сидевшая у входа женщина подняла на него глаза.

— Опять наверх?

— Нет, на нижнюю палубу. Здесь очень жарко.

— Я приду к вам поговорить, вот только ребенок уснет. Что-то вы сегодня сердитый, мистер Удомо.

Удомо поднялся на палубу и облокотился о перила. Он напряженно всматривался в темноту, точно хотел разорвать ее и увидеть землю.

О мать-Африка…

И снова плеск волн, и гул моря, и исправное постукивание машин. Полная луна плыла в небе; теперь она немного спустилась, но по-прежнему не могла зажечь свой отблеск в темной воде. Звезды ярко мерцали. Землю еще окутывал мрак. Но теперь он скоро отступит. Скоро отступит…

Если бы Лоис была рядом, мне не было бы так тоскливо. Но даже она не понимала. А ведь было время, когда она меня любила, любила по-настоящему.

О мать-Африка…

Немного погодя женщина поднялась вверх и встала рядом с ним.

— Уснул ребенок?

— Да, мистер Удомо.

— Почему вы называете меня мистером?

— Вы не такой, как мы. Вы говорите мало. А как заговорите, мы все вас слушаем. И мы чувствуем, какой вы сердитый.

— Это не причина называть меня мистером.

— Для нас причина. Но я хочу сказать о другом. Вот вы возвращаетесь домой. Что вы будете делать? Ведь вы долго жили по заграницам.

— Я уезжал учиться. Теперь я буду бороться за мой народ.

— А как вы будете бороться?

— Почему вы спрашиваете меня об этом?

— Разве я не принадлежу к вашему народу? Помните, я рассказывала вам, что приехала в Англию, чтобы посмотреть, как живут люди, которые правят нами? Деньги у меня есть, я занимаюсь торговлей, вот и решила: съезжу-ка туда месяца на три и погляжу своими глазами, какая там жизнь. Я пробыла в Англии всего месяц, да и то потому, что раньше не могла достать обратного билета. Вы сами знаете, каково там черным, вот я и заторопилась домой. Поехала я туда с открытой душой… — Она не закончила фразы.

Пароход описал широкую дугу влево, оставив за кормой легкий след.

— Я буду бороться, используя каждую возможность, — сказал Удомо. — Но прежде всего мы должны организовать партию. У меня есть друзья в Англии, а один мой друг уже здесь, на родине. Он разговаривал с вождями и старейшинами. Они не хотят помочь нам, но мы обойдемся и без них.