Игорь Гриньков - Откровения судебного медика [сборник]

Единственное, на что я еще не сподобился, — это разламывать таблетку надвое и первую часть вручать одному пациенту — «от головы», а вторую — другому — «от живота». Противна была атмосфера всеобщего наушничества и стукачества. Душевный разговор во время выпивки с «кумом» (начальник оперчасти) или другим сотрудником, с провокациями на откровенность, наутро в стенографически точном изложении становился известен «хозяину». Любое неосторожно сказанное слово могло быть причиной крупного конфликта. Безотказно действовал лагерный постулат — «базар надо фильтровать».

Подспудно созревала мысль: «Люди сидят здесь не по своей воле. Многие из них совершили различные преступления. А с какой стати я совершенно добровольно обрекаю себя на бессрочную отсидку?» Медчасть, как упоминалось выше, была расположена в режимном корпусе (в здании, где находились камеры с узниками), попасть в который можно было только в сопровождении контролера через мрачный, сырой подвал-тоннель, разделенный на секции малоэстетичными решетками, издающими зловещее лязганье при захлопывании. Помню, как один впечатлительный доктор, вызванный на консультацию, шествуя по этому тоннелю, нервно вздрагивал, пугливо озирался по сторонам и бормотал под нос «антивиевское» заклинание: «Чур меня, чур меня!»

Рабочий день начинался в 8 утра, заканчивался в 6 вечера, так что практически все свое время медперсонал проводил в узилище вместе со спецконтингентом.

Я начал серьезно подумывать о смене деятельности. В начале 1980 года судебно-медицинский эксперт физико-технического отделения (сейчас называется отделением медицинской криминалистики) Бюро СМЭ Александр Михайлович Сабадаш уволился и переехал на жительство в город Геленджик. Решение мое было спонтанным, почти автоматическим. Мне было безразлично — чем заниматься, лишь бы вырваться на волю из тюрьмы. Звонок И. М. Кирюхину моментально решил проблему. Я был принят на освободившуюся вакансию, и с тех пор судьба моя оказалась связанной с профессией судебного медика, а до 2000 года (года смерти Ивана Максимовича) — с этим замечательным человеком.

Все, кто знал и любил Максимовича, называли его Золотой Ваня: и за цвет волос, и за остальные качества. В моем представлении он был настоящим русским мужиком — интернационалистом по сути (хотя слово это сейчас изрядно замарано). Среди его друзей были и калмыки, и русские, и выходцы с Кавказа, и татары, и евреи; главным критерием служил сам человек, а не известная 5-я графа.

Молодые тогда следователи и судьи, ныне убеленные сединами ветераны, рассказывали, с каким терпением и доброжелательностью он учил их работать с экспертами (слово «учил» в применении к Максимовичу кажется мне неуместным; он никого не наставлял, никогда не говорил назидательно-менторским тоном; процесс «обучения» проходил органично, естественным путем).

Коллеги из практического здравоохранения с большим уважением относились к Ивану Максимовичу. А заслужить уважение среди наших коллег, поверьте, дело совсем не простое; у нас каждый себе и профессор, и академик со своим особым мнением как по отдельным медицинским вопросам, и о своем личном вкладе в здравоохранение (как правило, недооцененном начальством), так и о собратьях по профессии. Главный хирург Министерства здравоохранения Республики Калмыкия Марк Андреевич Бочаев, кстати, принципиальный антагонист табака, вспоминает, что единственный человек, которому он позволял курить в своем кабинете, был Кирюхин. Пустяк, казалось бы, но он о многом говорит.

В чисто профессиональном плане у меня были учителя, как сейчас модно говорить, и покруче (они упоминаются в очерке «Грозненский дневник»). Но меня, начинающего тогда эксперта, именно Иван Максимович посвящал в основы судебно-медицинской деонтологии, науки, которой по-настоящему нигде не учат.

Деонтология буквально — наука о долге врача. В практической медицине деонтология включает в себя систему отношений врача и больного, отношений между медиками различных звеньев. В судебной медицине — это отношения эксперта и следователя, эксперта и судьи, эксперта и потерпевшего (если речь идет о живом лице), эксперта и родственников погибшего, эксперта и адвоката. В отличие от остальных врачей, эти отношения регламентированы процессуально, но реальная жизнь не всегда вмещается в прокрустово ложе законов. Некоторые вещи представляются как сами собой разумеющиеся, но если бы все мы следовали им в жизни и работе…