Хелен Саймонсон - Последний бой майора Петтигрю

— Не могу поверить, что вы любите Сэмюэла Джонсона, майор, — сказала она со смехом. — Он совсем не следил за гигиеной и ужасно грубил бедному Босвеллу.

— Увы, гениальность и личная гигиена зачастую находятся в обратной зависимости, — сказал майор. — Мы бы многое утратили, если бы в погоне за общественными приличиями порастеряли гениев.

— Ну, они бы хоть иногда мылись, — сказала она. — Вы правы, конечно, но я считаю, что неважно, что человек читает — каких авторов любит, какие темы, — главное, чтобы он что-нибудь читал. Необязательно даже иметь собственные книги.

Она с печальным видом погладила библиотечную обертку книги.

— Но что же с библиотекой вашего отца? — спросил майор.

— Ее больше нет. Когда он умер, мои дядья приехали из Пакистана, чтобы разобраться с делами. Как-то раз я вернулась из школы и увидела, что мама с одной из тетушек протирают пустые полки. Дядя их продал чуть ли не на вес. В воздухе стоял запах дыма, а когда я подбежала к окну…

Она умолкла и медленно вдохнула.

Воспоминания, подумал майор, напоминают фотографии на надгробиях — краски не меркнут, сколько бы грязи и песка их ни покрывало. Достаточно лишь немного потереть, и вот они уже снова сияют.

Она вскинула голову.

— Не могу передать вам, какое чувство меня охватило — мне было так стыдно видеть, как в саду сжигают книги. Я умоляла мать остановить их, но она только склонила голову и продолжила оттирать полки.

Миссис Али остановилась и повернулась к морю. Грязная пена волн ползла по темному ребристому песку — время отлива. Майор вдохнул острый аромат водорослей и подумал, не погладить ли ее по плечу.

— Мне так жаль, — сказал он.

— Не могу поверить, что рассказала вам все это, — сказала она и повернулась к нему, вытирая глаза. — Прошу прощения. Я становлюсь глупой старухой.

— Моя дорогая миссис Али, вас никак нельзя назвать старухой, — сказал он. — Для вас наступила пора цветения, пора зрелой женственности.

Сказано чересчур помпезно, но он надеялся, что она зардеется от удовольствия. Она, однако, расхохоталась.

— Да, майор, я никогда раньше не слышала, чтобы кто-нибудь настолько льстиво описывал морщины и жировые отложения, присущие пожилым дамам. Мне пятьдесят восемь лет, и, боюсь, для меня пора цветения уже позади. Теперь остается только надеяться, что, увянув, я стану букетом из сухоцветов.

— Что ж, я старше вас на десять лет, — сказал он. — Видимо, меня уже следует считать окаменелостью.

Она снова рассмеялась, и майор понял, что главная его задача — смешить миссис Али. Они шли по набережной мимо лотков с мороженым и билетных киосков, и с каждым шагом его тревоги словно меркли и съеживались. Сегодня ему хотелось вальсировать.

Они вошли в городской сад, начинавшийся с большой клумбы желтых хризантем, а потом расходившийся двумя расширяющими дорожками, узкий треугольник между которыми был поделен на зоны и уровни. На лужайке стоял павильон для оркестра. Пустые шезлонги хлопали на ветру холстиной. Недавно городской совет предпринял третью или четвертую попытку расставить повсюду пальмы в цементных ящиках. Среди членов совета существовало непоколебимое убеждение, что пальмы превратят город в средиземноморский рай и привлекут сюда туристов более высокого класса. Деревья быстро умирали. Путешественники в дешевых футболках по-прежнему заглядывали сюда на денек, расхаживали повсюду и норовили перекричать чаек. В дальнем конце парка, на круглой лужайке, выходящей к морю, пинал мяч худенький темнокожий мальчик лет четырех-пяти. Он возился с мячом неохотно, будто по принуждению. Когда он пнул мяч, тот ударился о бронзовую табличку с надписью «ИГРЫ С МЯЧОМ ЗАПРЕЩЕНЫ» и подскочил к майору. Майор попытался игриво отбить мяч, но промахнулся, и мяч ударился о декоративный валун и закатился в куст гортензий.

— Эй, здесь нельзя играть в футбол! — раздался голос из маленького зеленого киоска с изогнутой медной крышей и ставнями. Там продавали чай и выпечку.

— Прошу прощения, — сказал майор и помахал руками, пытаясь включить в поле действия своего жеста и серолицую пухлую леди за стойкой, и мальчика, который смотрел на куст гортензий так, как будто это была непроницаемая черная дыра. Майор подошел к кустам и принялся искать взглядом красный отблеск мяча.

— Что это за парк, если шестилетка не может поиграть здесь в мяч? — спросил кто-то резко.

Майор поднял взгляд и увидел молодую женщину, очевидно индийского происхождения, но одетую в универсальный костюм всех молодых и разочарованных: на ней была мятая парка цвета нефти, полосатые лосины и тяжелые сапоги. Короткие вихры нимбом стояли вокруг головы, как будто она только что вылезла из постели, а хорошенькое личико было искажено яростью.