Феликс Кривин - Полет Жирафа

Допрашивали, допрашивали, опять в травматологию перевели. Зашили, зарубцевали — и опять на допрос.

И уже сколько времени прошло, а человека разумного всё таскают из тюрьмы в травматологию и обратно.

Жена давно вышла замуж, за питекантропа, у них двое деток, мальчик и девочка, питекантроп на хорошей работе. Дача у них, машина, отдых на Лазурном берегу… А человека разумного всё перекидывают из тюрьмы в травматологию и обратно.

Один киномеханик работал киномехаником, но ему почему-то постоянно кричали: «Сапожник!» Поэтому его перевели на должность сапожника.

Киномеханик добросовестно работал сапожником, но обувь его не покупали, и его перевели на должность продавца.

Киномеханик с большим усердием продавал обувь, но, хотя ни одной пары продать не удалось, ревизия обнаружила крупную недостачу.

Чтоб выяснить, откуда она взялась, киномеханика назначили ревизором.

Киномеханик отлично работал ревизором, но в ресторане, куда он явился с ревизией, обнаружилось хищение продуктов, и его определили туда шеф-поваром.

Работа киномеханику нравилась, он отдавал ей всего себя и даже уже немного научился готовить, но тут случилось массовое отравление, и киномеханика перевели в больницу ведущим врачом.

Смертность сразу резко возросла. Прежде такая смертность была только на кладбище.

Поэтому киномеханика назначили директором кладбища.

Но вы же знаете этих могильщиков, они вам кого хочешь закопают. И однажды они закопали директора кладбища, хотя покойник был не он, а другой.

Родственники покойного возмутились, учинили скандал, кричали, что на этом кладбище закапывают только своих, по знакомству, по занимаемой должности, по телефонным звонкам из вышестоящих инстанций.

Приехала полиция, которая не раз заявляла, что она любого преступника из-под земли достанет. Правда, пока не получалось из-под земли, а тут как раз подвернулся случай.

Достала полиция преступника из-под земли, и хотя он был не преступник, а киномеханик, временно работавший директором кладбища, но отступать было некуда, о добытом из-под земли преступнике уже было сообщено. К тому же полиция должна доставать из-под земли только преступников, а не честных граждан.

Поэтому киномеханика не взяли на работу в полицию, как он мог надеяться, а посадили в тюрьму в качестве арестанта.

Ни себе, ни вам не пожелаю такого качества.

Есть два вида собственности: дыра — собственность штанов и штаны — собственность дыры. Каждый сам выбирает, кем ему быть, дырой или штанами. Хотя, конечно, хотелось бы иметь в собственности штаны, а не пустое место.

Это мудрость жизни. А дальше идет сама жизнь. И в жизни этой обретались штаны, а в штанах обреталась Дырка.

Штаны были форменные, и Дырка ими очень гордилась. Да и сама она не на помойке нашлась. Окончила школу с медалью, поступила в институт. Ей всюду штаны помогали. Как узнают, от каких она штанов, сразу: садись, отлично.

В институте народного хозяйства дырка была на хорошем счету. В народном хозяйстве столько дыр, счёт уже шёл не на десятки, не на сотни, а на тысячи, но и при этом Дырка была на хорошем счету.

А тут война. Короткая переподготовка, и отправляется Дырка на фронт пробоиной.

В детстве все дырки мечтают стать пробоинами, чтобы плавать на кораблях. Но пробоиной долго не поплаваешь. Сколько наши пробоины в войну кораблей перетопили! Правда, не вражеских, своих. Куда ни направят пробоину, тому кораблю уже не выйти в открытое море.

Окончила войну с орденами, с медалями. За взятие того и сего. И пошла работать по специальности, в народное хозяйство. Не один дом затопила, тоже свои дома, не вражеские. Нет порядка в этом народном хозяйстве.

Опять пошла учиться. Фронтовичка же, энергии хоть отбавляй. Получила квалификацию буровой скважины, но была принята на должность замочной. В кабинет главного бурового начальника. Этот буровой начальник был на войне танкистом и стал использовать замочную скважину как смотровую щель. В результате поувольнял половину подчинённых.

И что это за профессия такая — людей топить? И зарплата за это хорошая, и боевые, и трудовые награды.

Так и проработала до пенсии. И на пенсии ещё пожила.

Зашивали её при большом стечении народа, лежала она на глазах у народа в форменных штанах, при всех регалиях, играл военный оркестр, а её зашивали, зашивали, пока не зашили совсем. Только шов от неё остался. Каждый должен оставить в жизни какой-то след, иначе наша жизнь не имеет смысла.