Анри Труайя - Охота

— Зря вы так паникуете, господин барон… сейчас все не так, как прежде… медицина научилась творить чудеса… ваш внук выздоровеет, вот увидите…

— Вы сами не знаете, что говорите, дорогой вы мой Рыбаков, — проворчал он в ответ. — Фредерика-Шарля мы потеряли!.. Доктор Флош еще не признался в этом окончательно, но… но я и сам догадался только что — по его взгляду…

— А достаточно ли он компетентен, этот ваш доктор Флош?

— Месье Флош наш семейный врач… Он пользует Фредерика-Шарля со дня рождения…

— Но может быть, стоит проконсультироваться с кем-то еще… со специалистом еще более высокой квалификации?

— Да, конечно… Я думал о Кюлье, с которым знаком… Он членствует в Медицинской Академии… Но он так стар… и он нынче не ездит на вызовы… его никто и не беспокоит…

Из моей груди вырвался крик:

— Я поеду за ним! Я привезу его вам!

Как я мог сделать настолько дерзкое предложение! Как я мог такое пообещать? И зачем мне утолять тревоги Жоржа Дантеса? К чему усмирять его тоску? Его самого хоть чуточку терзала совесть накануне роковой встречи с Пушкиным у Черной речки? Спрашивал себя этот фат, этот паркетный шаркун, этот офицеришка, имеет ли он право хладнокровно прицелиться в величайшего из поэтов России и застрелить его? Спрашивал или нет? Только не хватало, чтобы несчастный дед вынудил меня забыть о юном и наглом дуэлянте! Этого допустить нельзя! Тридцати лет мирного процветания недостаточно, чтобы смыть черные пятна с души и пятна невинной крови с рук! Я все это повторял про себя, пока барон горячо благодарил:

— О да! Да! Поезжайте к Кюлье! Я сейчас напишу ему записку! Передайте ему, пожалуйста! Непременно передайте! Объясните ему хорошенько, что речь о жизни и смерти… И настаивайте, настаивайте! Он вас выслушает!..

Мольба старика была так невозможно проникновенна, так жалостна, что и отталкивала, и вызывала сочувствие. Душа моя металась. Я жалел о сделанном столь неосмотрительно предложении, но одновременно был счастлив, что это пришло мне в голову. Будто можно разом хотеть помочь ближнему и погубить его! Он же тем временем нацарапал несколько слов на визитной карточке, запечатал перстнем конверт и передал мне, воскликнув:

— А теперь в путь, добрый юноша! Скорее, скорее! Вся моя надежда только на вас!

Эта двусмысленная фраза поддерживала меня в пути. Невольно прозвучавшая в ней ирония развлекала всю дорогу. В мое распоряжение был предоставлен личный экипаж господина барона.

Доктор Кюлье проживал в новом квартале, сооруженном на равнинной части города, — Монсо. Я увидел перед собой крупного бородача в очках. Взгляд его был острым и отливал сталью, из какой делают скальпели, однако улыбка, напоминавшая компресс из теплой водички, смягчала это впечатление. Час был не ранний — семь вечера, но доктор принял меня, выслушал и согласился поехать со мной. А я подумал, что, не будь маленький Фредерик-Шарль внуком сенатора, вряд ли бы эскулап сдвинулся с места…

Естественно, при осмотре ребенка я не присутствовал, но когда Жорж Дантес вновь появился в кабинете, он был еще не вполне спокоен. Доктор Кюлье в целом подтвердил правильность назначений, сделанных коллегой: диета, слабительное, горчичники, — он просто добавил ко всему этому микстуру на основе опиума, чтобы уменьшить приступы удушья. Консультант полагал, что воспалительный процесс затихает и что явного улучшения можно ожидать в ближайшие дни.

Как в воду глядел! Вскоре пульс Фредерика-Шарля выровнялся, у малыша перестало колоть в боку, дыхание стало чище. Он теперь меньше кашлял и жаловался лишь на ужасную слабость. К Жоржу Дантесу жажда жизни возвращалась с точно такою же скоростью, как к его внуку, и он повторял при каждом удобном случае, что чудо совершил именно я.

— Если бы не вы, — говорил он, — я бы и не подумал о Кюлье. Я бы не решился обратиться к нему. А ведь это он со своим опиумным снадобьем спас ребенка!

Незадолго до Рождества Фредерик-Шарль стал на ножки и впервые вышел из своей комнаты. Он сильно вырос, все ему стало коротко. Срочно заработала портниха. Жорж Дантес ликовал, он помолодел лет на десять. Чтобы отпраздновать выздоровление внука, он решил устроить праздничный обед. В виде исключения я был на него приглашен…

Вот так, притворяясь, что разделяю общее веселье, я первый раз полностью погрузился в атмосферу этой семьи. На самом деле меня жгло такое любопытство, что я забывал есть. Конечно, меня посадили на краю стола и никто не обращался ко мне, но тем не менее старейшина сделал меня частью клана. Клана, уважаемого и почитаемого со всех точек зрения.