Он присел на гусеницу бульдозера и просидел до тех пор, пока серый рассвет не вполз на территорию стройки. Ветер стал еще теплее, нагнал облаков, и в этом городе, в котором нельзя было жить — а только влачить существование, или даже, может быть, только медленно угасать, — наступило серое утро зимнего буднего дня.
* * *
Троллейбус долго и нудно ехал по бесконечной дороге среди однообразных домов. Только плакаты и транспаранты поперек улиц оживляли этот безрадостный пейзаж. И Ковалев, глядя в окно, уныло читал мелькавшие перед глазами надписи: «Крепите социалистическую организованность, сознательность и дисциплину!», «Пятилетке качества — наш ударный труд!», «Каждому молодому человеку — активную жизненную позицию!».
Кончились новостройки, последовали поворот и спуск вниз, троллейбус покатился по старому проспекту, мимо деревянных домов. Потом дерево сменилось кирпичом, народу в троллейбусе стало совсем мало.
Ковалев вышел возле университета. До лекций оставалось еще минут сорок, и Ковалев решил позавтракать в общежитской столовой.
Столовая была полупустой, да и есть особенно было нечего. Ковалев заставил себя похлебать суп из куриных отходов, съел рыбную котлету, запил чаем.
В аудитории он сел в отдаленный угол и углубился в свои печальные мысли. Одногруппники оглядывались на него, староста группы Лариса даже записку прислала: «Ты не заболел?». Ковалев на том же листочке ответил: «Заболел, скончался и умер» и отправил записку обратно. Это была формула из средневековой хроники о взятии крестоносцами Константинополя, но вряд ли Лариса знала об этом.
Во время перерыва Ковалев сказал Ларисе:
— Слушай, на следующей паре, если будет проверка, скажи, чтоб за меня крикнули, ладно?
Лариса, впервые услышавшая от него такую просьбу, удивилась, но ничего не спросила. Она была умная девушка, Лариса, и ей не везло в любви.
Ковалев вышел на улицу и решил съездить к Вове. Но по дороге, в трамвае, почему-то раздумал. Поехал домой, хотя ему и не очень хотелось лишний раз выслушивать материнские нотации. Но мать встретила его молча, сказала только: «Ешь».
Ковалев поел, лег с книжкой на диван и уснул. Часа через два проснулся, умылся, и поехал в университет, на семинар. Семинар вел пушкинист Ярошевич, эстет и брюзга, втайне ненавидевший студентов, — пропускать его занятия было опасно.
День был серым, как и утро. В трамвае было тесно, народ ворчал и обреченно толкался. Ковалев с чувством облегчения выскочил из трамвая, побежал через дорогу и вдруг увидел Ирину. Она улыбалась ему с противоположной стороны улицы. Ковалев остановился, как вкопанный, взвизгнул тормозами «Жигуль» и усатый дядя погрозил Ковалеву кулаком.
Ковалев отмахнулся от него и хотел вернуться на свою сторону, но улицу вдруг заполнили автобусы, троллейбусы и перебежать оказалось невозможно. «И откуда вас, гадов, столько сразу понаехало?» — подумал Ковалев, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. А когда поток схлынул, Ирины уже не было. Ковалев в растерянности стал оглядываться по сторонам и тут кто-то тронул его за рукав. Он обернулся — рядом была она.
— Ну, и что? — спросила она.
Он глядел на нее во все глаза, узнавал и не узнавал, и машинально ответил вопросом на вопрос:
— А что?
— Обиделся, да?
— Ну… — Ковалев развел руками.
— А ты не следи за мной. Я не люблю. И не спрашивай. Я сама все объясню, если надо будет.
— А не надо ничего объяснять, — вдруг мрачно сказал Ковалев.
Она внимательно посмотрела на него и глаза ее перестали улыбаться.
— Ну, не надо — так не надо… Тебе туда? Пошли.
Они пошли рядом.
— Я тебя здесь ждала, — сказала она.
— Откуда ты узнала, что я приеду?
— А вот узнала. У тебя сегодня семинар.
— В университет ходила, да?
— Нет. Знакомая там учится.
— Ну-ну…
Он уже не знал, чему верить, чему — нет. Только ощущал какую-то робкую радость, чуть живую, чуть теплую, которую легко можно было погасить.
— А утром? — спросил он.
— Что — «утром»? Утром я тебя не ждала… Я вообще по утрам никого не хочу видеть.
— Играешь ты со мной, — вздохнул Ковалев. — А я ведь не мышка.
— И я не кошка, — сказала она и взяла его под руку.
— А зачем же тогда обманываешь?
— Да не обманываю я. Просто объяснять пока не хочу. Я ведь тоже боюсь, понимаешь?
У него закружилась голова, и вот теперь-то он уже точно ничего не понимал.
— Я так боялся тебя потерять. Так боялся. А ты…
Читать дальше