Том Вулф - Костры амбиций

— Прямо не знаю, что сказать, — вздохнул Шерман. — Вы абсолютно правы. Я свалял дурака. — Он почувствовал, что «свалял дурака» звучит слишком безобидно. — Совершил идиотскую ошибку, Арнольд. Мог бы сообразить. — Он покачал головой. — Надо же. Подвел Оскара. Может, мне ему позвонить?

— Пока не советую. Он сильно разозлился. Спрашивал, знали ли вы или кто-нибудь еще у нас тут о новом отчете «Стэндарда и Пура»? Я сказал, что нет, я же понимал, что вы не стали бы хитрить с Оскаром. Но на самом деле в Отделе анализа уже было известно. Вам следовало справиться у них, Шерман. Три миллиона, знаете ли…

Парч уже опять улыбался, прощая Шермана. Такие объяснения ему явно и самому не по вкусу.

— Ну ладно. С кем не случается. Но вы у нас лучший сотрудник, Шерман. — И высоко вздернул брови, как бы говоря: «Так что сами понимаете…»

Парч воздвигся из кресла. Шерман тоже. Парч, все еще смущенный, протянул руку, Шерман ее потряс.

— О'кей. Идите и задайте им жару! — заключил Парч и широко, но довольно кисло улыбнулся.

Когда Крамер поднялся из-за стола обвинения, чтобы произнести свою речь, расстояние между ним и Гербертом 92-Икс, сидящим за столом защиты, составляло каких-нибудь двадцать футов, не больше. Но Крамер уже сделал несколько шагов в его сторону, и все присутствующие смутно ощутили, что надвигается нечто необычное. Если этот Тесковитц все же сумел заронить в сердцах присяжных какую-то жалость к своему подзащитному, то Крамер сейчас разнесет ее в куски.

— Мы выслушали тут кое-что про личную жизнь Герберта 92-Икс, — начал Крамер, обращаясь к присяжным, — и сам Герберт 92-Икс сидит в этом зале. — В отличие от Тесковитца, Крамер вставлял имя «Герберт 92-Икс» чуть не в каждую фразу, словно речь идет о каком-то роботе из научно-фантастической книжки. Тут он повернулся, наклонился и заглянул подсудимому в лицо. — Да, вот он, Герберт 92-Икс… живой и здоровый!.. полный сил!, готовый вернуться на улицы, к жизни по обычаям Герберта 92-Икс, включая обычай носить при себе… противозаконно, тайно, незарегистрированный револьвер тридцать восьмого калибра!

Крамер пристально смотрит на Герберта 92-Икс и с трех шагов бросает ему в лицо раздельные слова, словно готов лично, своими руками лишить этого человека здоровья, сил и возможности вернуться к прежней жизни, к жизни вообще. Но Герберт тоже не робкого десятка. Он встречает взгляд Крамера хладнокровной усмешкой, словно бы говоря: «Болтай, болтай, молокосос, вот я сейчас досчитаю до десяти и тебя раздавлю». Присяжным — ей — кажется, что стоит подсудимому только протянуть руку и он схватит Крамера за горло, что он уже изготовился!.. Крамера это не смущает. На его стороне три судебных пристава, все трое в отличном настроении из-за сверхурочных, которые им причитаются за сегодняшнюю вечернюю работу. Так что пусть Герберт в своем арабском одеянии сколько угодно смотрит на него свирепым взором, чем свирепее, тем лучше для обвинения. И чем сильнее трепещет мисс Шелли Томас, тем глубже западет ей в душу образ бесстрашного молодого обвинителя!

Единственный, кто ошарашен, это Тесковитц. Он сидит и медленно вращает из стороны в сторону головой, как газонный опрыскиватель. Он не верит собственным глазам. Если Крамер так чехвостит Герберта по какому-то дерьмовому обвинению, что же будет, когда у него на руках окажется настоящий убийца?

— Так вот, леди и джентльмены, — говорит Крамер, снова поворачиваясь к присяжным, но оставаясь в опасной близи от Герберта, — мой долг выступить перед вами от лица того, кого нет в этом зале, потому что его сразила насмерть пуля, выпущенная из револьвера человеком, которого он никогда до этого в глаза не видел, Гербертом 92-Икс. Я хотел бы напомнить вам, что речь идет не о жизни Герберта 92-Икс, а о смерти Нестора Кабрильо, хорошего человека, жителя Бронкса, хорошего мужа, хорошего отца… пятерых детей… погибшего в расцвете лет из-за того, что Герберт 92-Икс почему-то возомнил себя вправе вести дела, имея при себе незарегистрированный, незаконный пистолет тридцать восьмого калибра…

Произнося речь, Крамер смотрит по очереди на каждого присяжного. Но, закругляя период за периодом, он обязательно всякий раз взглядывает на нее. Она сидит во втором ряду, предпоследняя слева, так что это не вполне удобно и, по-видимому, всем заметно. Но ведь жизнь коротка. И боже ты мой! — какое безупречно прекрасное белое личико! какая роскошная корона волос! какие прелестные губы, накрашенные коричневой помадой! И какой восхищенный блеск уже появился в ее огромных карих глазах! Мисс Шелли Томас уже одурманена, опьянена криминальным дыханием Бронкса.