Олег Зоин - Вчера

Уже на следующий день новый завскладом обслужил трёх колхозничков, приехавших на роспусках (каркас брички, состоящий из двух колесных пар и длиннющего бруса между ними, чтобы возить бревна). Каждый из них имел с Семёном интересный разговор о том, как прикупить бревнышко «леваком», за наличный расчет. Сенька для приличия минуты две упирался, а затем шёл навстречу просьбам трудящихся вил и грабель. Три официальных бревна он измерял не по средней арифметической суммы диаметров комля и вершины, а только по комлю. Объем, который мужики должны будут сдать в свою контору по накладной, будет завышен примерно на треть. Так из трех бревен рождалось и четвертое, неучтенное, за которое они выкладывали рублей по тридцать. В общем, почти никакого риска.

За день получалось до ста рублей навара, что при месячной зарплате в восемьдесят рэ было очень даже недурно.

По писательским делам Сенька давно знал одну старую машинистку. Тётя Клава была инвалид второй группы, без ног. Очень хорошо печатала. Ей носила на перепечатку свои стихи и романы практически вся запорожская литературная братия. Носил и Семён. Но летом уважаемая матрона умерла. У нее осталось две дочери, девочки лет шестнадцати–восемнадцати, Ирка и, кажется, Ольга. Ирка одно время симпатизировала Семёну и бесплатно перестукивала его стихи, что было до устройства Сеньки завскладом тоже немаловажно.

Когда поэт стал зашибать большую легкую деньгу, то, естественно, стал шиковать и пускать пыль в глаза сестричкам. В конце недели их квартирка в старом задрипанном ЖАКТовскомдомике на углу Красногвардейской и Карла Либкнехта (тогда уже, наверное, улице Ленина), наискосок против Пединститута, загружалась питием и снедью. Албанский коньячок «Роза» Сенька привозил на такси упакованным в фирменные картонные коробки по двенадцать флаконов.

К сестричкам–машинисткам на халяву стекалось человек восемь–десять. Кто такие, Сенька не всегда представлял. Просто компанейские ребята с хорошим аппетитом и лужеными глотками. На следующее утро просыпаться было нелегко. Правда, превосходный коньяк с тончайшим запахом розы помогал сохранять нравы, так как после опустошения очередной коробки разврат уже не шёл на ум. Все валились с ног до утра.

В этой компашке Сенькино любопытство вызвала одна розовощекая девица по прозвищу Пунька. Она явно имела сдвиг по фазе, причем девиацияПуньки явно из редчайших. Она жила через три или четыре дома выше по Красногвардейской в сторону городской тюрьмы. Её пятиэтажный дом располагался как раз напротив солидного здания областного КГБ. Если бы не шизоидный блеск глаз, Пуньку можно было бы считать красивой девушкой. Ещё она бросалась в глаза отменным телесным здоровьем, прекрасной фигуркой и крутой грудью, что, в общем–то, редкость в наше время анемичных диванных девиц. Из Пуньки же здоровье брызгало и фонтанировало.

Так вот, по вечерам и по утрам Пунька, жившая с родителями в хорошей трехкомнатной квартире и поэтому имевшая отдельную комнату, завела обычай ходить голой по своей комнате при полном свете люстры и незанавешенных окнах. Она часто со смаком рассказывала, как дружно выключаются светильники в кабинетах мрачного здания напротив её дома, когда она выставляется по вечерам. По утрам тоже, считает она, работоспособность чекистов значительно снижается.

Через несколько месяцев такой практики Пуньку вызвал в ГБ большой начальник. Он потребовал от неё прекратить непристойное поведение, которое отвлекает специалистов уважаемого учреждения от основной работы. Пунька рассмеялась ему в лицо.

— Я у себя дома, а подсматривать нехорошо. Тем более, все они завели бинокли… А у вас сильный бинокль? — спросила она серенького мужчинку.

Он инстинктивно заёрзал на жёстком служебном стуле под неизменным портретом железного Феликса в фуражке неведомой армии, строго посмотрел на неё через большие очки в пластмассово–черепаховой оправе, смутился и почему–то бессловестно по–детски отрицательно покачал головой, хотя в углу его большого кабинета и виднелась подзорная труба на треноге.

— Понимаешь, детка, тлетворное влияние, так сказать… Тебе, видишь ли, надо задуматься о своем поведении, должен я подчеркнуть…

Начальник пригрозил поставить в известность родителей и райком комсомола, но Пунька на сделку с убеждениями не пошла. Так она и бродит по своей комнате, свежая, недоступная и для тех, кто не знает её близко, очень соблазнительная. Хотя мы–то, её друзья, хорошо знаем, что девятиклассница Пунька ещё не видела в своей жизни голого мужчину и, возможно, покудоваэтим счастлива…