Лоран Бине - HHhH

Когда мне пришло в голову окунуться в Средневековье, чтобы показать в нескольких эпизодах корни чешско-немецкого противостояния, я решил найти несколько исторических романов, где действие происходит задолго до нашего времени, и сразу вспомнил о Флобере.

В одном из писем, относящихся к периоду сочинения «Саламбо», Флобер выказывает тревогу: «Это История, я понимаю. Но если роман так же скучен, как исторический трактат, тогда…» Ему кажется, что он попеременно впадает «то в самую нелепую выспренность, то в самую академическую пошлость», потом он признается: «А вот что действительно меня мучит — так это психологическая сторона моей истории». О сборе материала он пишет так: «Ради какого-нибудь слова или какой-нибудь мысли я произвожу целые изыскания, предаюсь размышлениям, впадаю в бесконечные мечтания…» И эта проблема для него нерасторжима с проблемой достоверности: «Что касается археологии, то она будет “вероятной”. Вот и все. Только бы мне не могли доказать , что я нагородил нелепостей, — вот все, что мне надо» [223] Все цитаты из писем Флобера приводятся по: Флобер Г. О литературе, искусстве, писательском труде: Письма. Статьи. / Пер. А. Андрес, А. Косс, Н. Кулиш, Т. Хмельницкой, И. Шафаренко, С. Шлапоберской. В 2 т. М.: Художественная литература, 1984. . Мне повезло меньше, чем Флоберу: куда легче попасться на номерном знаке «мерседеса» сороковых годов, чем на слоновьей сбруе III века до Рождества Христова…

Но как бы там ни было, меня несколько приободрила мысль о том, что Флобер, сочиняя свой шедевр, испытывал те же муки и задавался теми же вопросами, что и я. И он же успокоил меня, написав: «В нас больше ценят наши стремления, чем наши книги» [224] Из письма Флобера мадемуазель Леруайе де Шантепи от 11 июля 1858 года. . Это означает, что я могу и провалить свою книгу. Теперь все должно пойти быстрее.

Невероятно! Я только что нашел роман о покушении! Называется «Вроде человека», автор — некий Дэвид Чако [225] Chacko D. Like a Man. Cedaburg Wisconsin: Foremost Press, 2003. . В названии, возможно, содержится отсылка к греческому слову «антропоид». Автор использовал огромное количество материала, нашел, как мне кажется, в своей книге место для всего, что на сегодня есть о покушении и о самом Гейдрихе. Даже малоизвестные гипотезы (а иногда и несколько сомнительные), такие, например, как версия об отравленной бомбе, успешно вплетаются в ткань его повествования. Его погруженность в материал произвела на меня очень сильное впечатление, равно как и количество собранных им деталей, которые, как мне кажется, вполне достоверны, — во всяком случае, при моем объеме знаний я ни разу не смог поймать его на ошибке. Кстати, это вынудило меня пересмотреть отношение к роману Алана Берджесса «Гибель на рассвете», многое в котором я считал до тех пор взятым с потолка. Особенно не верилось в выжженные раскаленным железом на теле Кубиша свастики, ну и то, что Берджесс пишет, будто гейдриховский «мерседес» был зеленым, представлялось мне грубой ошибкой. А в романе Дэвида Чако подтверждаются и свастики, и цвет машины. А поскольку у Чако я не смог ни к чему прицепиться — даже в тех мельчайших деталях, которые в приступе гордыни считал известными лишь мне одному, — то поневоле проникся доверием ко всему, что он рассказывает. И потому задумался: но ведь на мой-то взгляд, этот «мерседес» — черный, я в этом уверен, именно черный «мерседес» выставлен в пражском Военном музее, черный он и на многочисленных просмотренных мной фотографиях. Конечно, на черно-белом снимке и темно-зеленая машина будет выглядеть черной, а с другой стороны, насчет того «мерседеса», что в экспозиции, были споры: по словам музейщиков, он подлинный, но кое-кто это оспаривает, утверждая, что автомобиль совсем не тот, что шина в лоскутьях и покореженная правая задняя дверь — всего лишь имитация повреждений, полученных тогда гейдриховской машиной. Хорошо, допустим, только ведь даже если так, думаю, музейные работники не упустили из виду цвет! Ладно-ладно, похоже, я придаю чересчур большое значение тому, что в конечном счете не более чем деталь, чисто внешний признак, мне это и самому понятно. Вроде бы это классический симптом невроза. Стало быть, я психически ригиден. Проехали.

Когда Чако пишет: «В замок можно было попасть разными способами, но Гейдрих, этот showman, всегда въезжал только через главные ворота — те, где стояла охрана», меня просто чарует его убежденность. И я думаю: «Откуда он это знает? Почему он настолько уверен в этом?»