Абдель Селлу - Ты изменил мою жизнь

Инспектор по делам несовершеннолетних сама пришла к нам. Это невысокая пухлая женщина, у нее мягкий голос и участливый вид. Она говорит со мной так, как будто мне десять лет. Но хотя бы не считает идиотом. Кажется, мадам действительно хочет мне помочь. Сложившуюся ситуацию она описывает, не впадая в драматизм, — наверное, первая из всех, с кем мне до сих пор приходилось иметь дело..

— Абдель Ямин, похоже, ты не очень любишь учиться?

— Нет… то есть да, не очень.

— Понимаю. Ты такой не один. Но ты любишь гулять по ночам? Мне сказали, что ты видел что-то ужасное рядом с «Ле-Аль». Там кого-то убили?

— Ага…

— Как ты думаешь, то, что человек в шестнадцать лет попадает в такую ситуацию, — это нормально?

Я пожимаю плечами.

— Абдель, в следующий раз мы увидимся через три недели. Подумай, чем бы ты хотел заниматься. Или о месте, где ты хотел бы жить. Мы поговорим об этом, посмотрим, что можно сделать. Хорошо?

— Хорошо.

Обращаясь к моим родителям, она сказала:

— Мадам и месье Селлу, напоминаю, что вы отвечаете за этого мальчика до его совершеннолетия. Во Франции оно наступает в восемнадцать лет, а до тех пор вы должны обеспечивать его безопасность и защищать — в том числе от него самого. Ребенок — это не обуза. Это груз ответственности, и вы берете его на себя, когда становитесь родителями.

Вы меня понимаете?.

— Да, мадам.

И на этот раз они действительно поняли. Не всё, но что-то поняли.

Когда мы вышли на улицу, отец, который три часа, понурившись, просидел в помещении судебной полиции, решился заговорить со мной:

— Абдель, ты слышал? Эта женщина сказала, что мы отвечаем за тебя, так что давай, теперь хорошо веди себя!

Я слышал. Я слышал слово «обуза». Я смотрю на этого несчастного человека, который тридцать лет ремонтирует провода. Мы вместе переходим по Новому мосту через Сену. У меня немало воспоминаний, связанных с этим местом. У меня жизнь гораздо интереснее, чем у него.

— Абдель, как же так? У тебя на глазах кого-то убили! — Мать смотрит на меня глазами, полными слез.

— Ничего страшного, мам! Это было все равно как в кино. Как будто я увидел это по телевизору. Я там был, но ко мне это не имело никакого отношения. Я вообще ни при чем. И на меня это не произвело никакого впечатления…

Так же, как и их нотации.

Я злоупотреблял слабостью своих родителей и не видел в этом ничего плохого. В шесть или семь лет я расстался с детством и корабликами из парка Тюильри — окончательно и бесповоротно выбрав независимость и ожесточенность. Я много наблюдал и составил свою собственную иерархию человеческого общества. Среди прочего я понял, что у людей, как и у хищников, — один лидер, а остальные ему подчиняются; и решил, что, используя инстинкт выживания и ум, можно стать таким лидером.

Я не понимал, что Белькасим и Амина по-своему заботились обо мне. Они делали, что могли, они взяли на себя труд быть моими родителями, и я согласился, чтобы они ими стали..

Я называл их папой и мамой.

— Папа, купи мне новый комикс.

— Мама, передай соль.

Я требовал у них то, что мне было нужно, и отдавал приказы. Я не знал, что может быть по-другому. Они тоже этого не знали и никогда не одергивали меня. Они просто не имели понятия, как со мной обращаться. Не знали, что иногда детям нужно что-то запрещать ради их же блага. Не были в курсе, как принято держаться в «приличном обществе», где — по любому поводу — в ходу вежливость и прочие условности и где так важно правильно вести себя за столом..

Поэтому они и не могли научить меня всем этим условностям. И не знали, чего им следует требовать от меня.

Я часто приносил из школы дополнительные задания — штрафы за плохое поведение. Мама смотрела, как я десятки, сотни раз подряд писал одни и те же строчки: «Во время урока я должен молчать и сидеть на месте», «На перемене я не должен драться в школьном дворе», «Я не должен бросаться в учителя металлической линейкой».

Я разгребал себе место на уголке стола, раскладывал тетради и начинал письменный марафон. Мама тут же готовила обед. Время от времени она вытирала фартуком руки и, проходя у меня за спиной, клала руку мне на плечо и, глядя на мои каракули, говорила:.

— Как много уроков, да, Абдель? Молодец!

Она едва-едва разбирала написанное по-французски. И не читала замечаний в моем дневнике. «Шумный ребенок, непрерывно дерется». «В школу приходит, как на экскурсию, — когда ему вздумается». «Ученик полностью игнорирует требования школьной системы».