Вальтер Диггельман - Увеселительная прогулка

— Надолго?

— К сожалению, суд может приговорить тебя самое большее к десяти годам.

— К десяти годам?

— Ты заслуживаешь пожизненного заключения.

— Мне будет тогда двадцать шесть лет.

— Боюсь, что треть срока тебе скостят.

— Значит, мне будет двадцать три года.

— Да. Ты будешь еще совсем молодой.

— Я и сейчас уже совсем старый, господин доктор.

— Чем ты намерен заняться, когда тебя выпустят?

— А как, по-вашему, чем бы я мог заняться?

— Тебе, вероятно, дадут возможность изучить за время заключения какое-нибудь ремесло.

— Ремесло меня не привлекает.

— Для этого ты слишком благороден, да?

— А правда, что преступник всю свою жизнь остается преступником?

— Если он преступник от рождения, то уж его на верный путь не наставишь.

— А я — от рождения?

— Стоит послушать, как хладнокровно ты повествуешь о своих преступлениях, как спокойно сознаешься в том, что при первой возможности готов удрать… На мой взгляд, ты принадлежишь к категории трудновоспитуемых.

— Я уже тоже об этом думал.

— О чем?

— Что я такой родился.

— Любопытно…

— Я подумал, что самое лучшее для всех нас — поскорее с этим покончить.

— Как это покончить?

— Становится ведь все хуже и хуже, — сказал Оливер.

— Как это «хуже и хуже»?

— Чем дальше, тем хуже… я уже слишком многое забыл. Я не помню, как выглядела Рут, не помню, что произошло в тот вечер.

— Рут выглядела вот так. Фото сделано за три месяца до ее смерти.

Лутц протянул Оливеру фотографию. Оливер внимательно на нее поглядел, отдал Лутцу обратно и медленно произнес:

— Не знаю, она ли это.

— Ты хочешь сказать, что никогда не видел этой девушки?

— Я видел в своей жизни многих девушек, но ни одной не помню. Я не могу даже представить себе лицо моей мамы. Что поделывает мама? Как она поживает? Есть ли у меня еще мама?

— Насколько мне известно, твоя мама поживает хорошо. Ты ведь знаешь, что она разводится с твоим отцом?

— Что вы сказали?

— Извини, я думал, Отец тебе все рассказал.

Оливер молчал.

— Но это не повлияет на исход твоего процесса.

— Когда наконец состоится этот процесс?

— Тебе не терпится?

— Если это еще протянется, я все позабуду.

— Это уже не имеет значения, у нас есть твои показания.

— Да, да, конечно, только сомневаюсь, правда ли то, что я вам рассказал.

— Судьи сочтут это правдой.

— Я бы так хотел помочь установить истину. Почему Рут не пишет?

— Что ты хочешь этим сказать?

— До нее же наверняка дошли слухи про всю эту историю…

— Если бы Рут была жива…

— Я однажды слышал про девушку, которая пропадала целых четыре года, а ее друга тем временем осудили. Девушка знала про это и радовалась. Неужели Рут тоже радуется?

— Это тебе нисколько не поможет, — сказал Лутц.

— Мама ушла к Тобиасу Петерману?

— Это, должно быть, тот человек, из-за которого твои родители разводятся?

— Будь я на месте папы…

— Будь ты на месте папы?..

— Я бы убил маму.

— Тебе, как видно, нравится убивать женщин.

— Таких женщин надо убивать.

— Таких девушек, как Рут, — тоже?

— Можно мне увидеться с папой?

— До суда — нельзя.

— Я ненормальный.

— О, ты вполне нормальный, твои умственные способности выше среднего уровня, и ты отлично отдаешь себе отчет в своих поступках.

— Вы находите?

— Конечно!

— Тогда самое лучшее, чтобы меня как можно скорее осудили.

— Правильно, — заключил Лутц. Он встал, подошел к двери и, открыв ее, приказал дежурившему в коридоре полицейскому: — Уведите его.

Тобиас осторожно положил на журнальный столик соглашение о разводе, откинулся на спинку дивана, затянулся сигарой — он любил сигары, — отпил глоток виски «блэк лебел» и сказал:

— И ты подписала эту собачью чушь?

— Почему собачью чушь?

— Здорово он нас облапошил.

— Нас?

— Тебе известно, сколько вы еще должны за дом?

— Понятия не имею.

— Вот видишь.

— Я тебя не понимаю.

— Я все время чуял подвох.

— Тоби, — взмолилась Сильвия, — я правда не понимаю, о чем ты…

— Твой Эп нас здорово облапошил.

— Ты не смеешь так говорить. Эп невероятно великодушен. Он оставляет мне дом, мебель, машину. Себе он хочет взять всего один ковер и две картины.

— Ну-ну, попробуй продать дом, и ты увидишь, что тебе останется. Хорошо еще, если не придется доплачивать.

— Ты так думаешь?

— Что значит, «думаешь» — «не думаешь». Это чисто экономический вопрос.