Бен Хетч - Знаменитый газонокосильщик

Сейчас я даже не могу в это поверить, однако, когда мама впервые нащупала у себя уплотнение, никто из нас не отнесся к этому серьезно. Помню, как она лежала на полу на кухне, а Чарли перегонял его из стороны в сторону, словно это была новая игра. Уплотнение погружалось внутрь, а затем всплывало наверх, как пузырек воздуха. «Вот он! Вот он! Я его поймал!» — кричал Чарли, загоняя его вглубь.

Потом другая сцена — мама в больнице, ей приносят протеиновый напиток, который она принимает два раза в день, так как уже не может есть. Мы все смотрим, как она втягивает в себя по четверть ложечки, каждый раз собираясь с силами, словно она тяжеловес, готовящийся поднять штангу с добавочными десятью килограммами, и каждый раз все заканчивается слезами, потому что она больше не может. Мы, сидя вокруг ее постели, ведем искусственно-оживленное обсуждение «Обитателей Ист-Энда», чтобы заставить ее съесть еще. «А ты что думаешь о Бьянке и Рики, папа? По-моему, она ему не подходит. Мама, а ты что думаешь о Бьянке и Рики?» «Эта Бьянка очень симпатичная», — включается мама, вытирая слезы и снова беря ложку — все облегченно переглядываются.

Я не знаю, что произошло. Но все, что я чувствую, — мама, папа, Шон, работа, Джемма — вдруг превратилось в какие-то шарики, которые, сталкиваясь, катаются в моей голове, как по бильярдному столу. И сколько я ни пытаюсь загнать их в лузу, они выскакивают обратно. Так что количество шаров никак не убывает. После каждого удара шар отфутболивается обратно, и скоро у меня уже не будет сил на то, чтобы перемещать кий.

10 часов вечера.

Сегодня снова сообщают о том, что французы отказываются закупать английскую говядину, и это сообщение сопровождается старыми кадрами, на которых изображены коровы, умирающие на полях от бешенства. Однако когда я говорю папе о том, что, возможно, я им тоже заразился, тот приходит в бешеную ярость и обвиняет меня в симуляции: «Сначала у тебя был рак желудка, потом ты прочитал об опухолях мозга и начал изображать из себя умирающего. Возможно, ты действительно болен, но изволь держать себя в руках».

Я говорю, что ему просто наплевать и что, конечно, я могу держать все при себе, чтобы он спокойно мог смотреть своего «Дикого ангела».

— Потому что все дело только в том, что ты хочешь смотреть кино, а я тебе мешаю. Возможно, когда я ослепну и не смогу стоять, мы вернемся к этому разговору.

4 апреля: Маму снова отправили в больницу. Она настолько ослабла, что уже не может встать без посторонней помощи, а поднимать ее с дивана очень тяжело. Ей колют стероиды, чтобы вызвать аппетит. В течение последних двух недель она ежедневно съедает такое количество пищи, которое равно одному тосту. Сердце разрывается, когда я слышу ее голос. Она не может произнести даже три слова, чтобы не закашляться, после чего ей требуется целая минута, чтобы прийти в себя. Она говорит только о своей болезни, в основном о ногах, от которых остались одни кости, покрытые тусклыми красными и бледно-серыми пятнами, как туши в витринах мясных магазинов.

Иногда она переходит на доверительный тон и начинает говорить таким тихим шепотом, словно сама не желает себя слышать: «Я так ослабла, Джей, так ослабла». И тогда в ее голосе звучит такое отчаяние, что у меня дыхание перехватывает.

Глаза у нее теперь постоянно на мокром месте. И когда она плачет, все еще ничего, хуже, когда она пытается сдержать слезы, — она шумно вдыхает, задерживает дыхание и произносит с фальшивым оптимизмом: «Ну сколько можно хныкать. Как твои дела? Что в школе, Джей?»

Больше всего она боится, что метастазы захватят печень, но, вероятно, это уже произошло. Она говорит об этом только тогда, когда папа выходит из палаты, да и то ей не удается произнести всю фразу целиком, не срываясь: «Боюсь, опухоль… захватила… печень».

В такие моменты я начинаю вести себя как робот. Я жду, когда она успокоится, и отвечаю: «Это никому не известно, мама. Возможно, все это из-за лекарств. Вот когда тебе сделают новый коктейль, ты снова начнешь есть. Если бы дело было в печени, врач наверняка уже сообщил бы об этом. Подожди, что он скажет. Ты просто должна заставить себя есть. Во всем виноват этот несчастный грипп».

После третьего собеседования мне предлагают работу в фирме «Гордер и Скук». Папа делает вид, что очень разочарован тем, что ему не удастся превратить мою комнату в гостевую спальню, но на самом деле он доволен. Теоретически я тоже должен быть доволен, но почему-то никакого счастья не испытываю. У меня такое ощущение, что я на ощупь иду по темному переулку, который заканчивается тупиком. Я чувствую, как на меня наезжает грузовик, извещающий сиреной о своем приближении, но мне все равно, потому что бежать некуда. Грузовик все ближе и ближе, я пытаюсь вскарабкаться по гладкой стене, цепляюсь за углы, но у меня ничего не получается. Узнал у миссис Дрейкот новый телефон Джеммы в Шеффилде и позвонил сообщить ей о том, что устроился на работу, но с последней нашей встречи она ведет себя отчужденно. Я надеялся, что она мне посочувствует. Но она говорит, что очень рада, и это приводит меня в бешенство.