Вирджиния Эндрюс - Руби

– Спасибо… папа, – пробормотала я.

Его улыбка стала шире.

– Знала бы ты, как мне приятно это слышать. Надеюсь, ты чувствуешь, что тебе здесь рады.

– О да, конечно! Я и не ожидала такого!

– Ты счастлива?

– Очень! – Я встала на цыпочки и поцеловала отца в щеку.

Он просиял от удовольствия.

– Я тоже счастлив, – пробормотал он, смаргивая выступившие слезы. – Ну ладно, пойду посмотрю, что делает Дафна. Ты осваивайся в новой студии. Уверен, ты напишешь здесь замечательные картины.

После того как отец вышел, я несколько мгновений стояла неподвижно, охваченная благоговейным трепетом. Из окна открывался восхитительный вид на дубовую аллею сада. Окно выходило на запад, так что я могла писать здесь закат, ловить последние солнечные отблески на темнеющем небе. В бухте моим любимым временем суток были сумерки, и я надеялась, что здесь, в городе, они будут так же прекрасны и таинственны. Впрочем, иначе и быть не могло – ведь все, что я любила, запечатлевалось в моем сердце навек. Картины жили в моей душе, и мне оставалось лишь перенести их на бумагу.

С сожалением покинув студию, я направилась в комнату Жизели.

– Где ты пропадала! – прошипела она, открывая дверь. – Времени почти не осталось. Они приедут через двадцать минут.

– Ох, Жизель, боюсь, у меня ничего не получится, – простонала я.

– Получится, получится! Мы встретим их у бассейна. Сядем за столик и будем пить колу со льдом. Когда появятся парни, представь меня Мартину. Просто скажи: «Познакомься с моей сестрой. Ее зовут Руби». Потом вытащишь вот это и плеснешь чуточку в каждый стакан. – Жизель извлекла из плетеной корзинки бутылку рома. – Нальешь примерно вот столько, – показала она, раздвигая пальцы на два дюйма. – Как только Бо увидит тебя с бутылкой, у него не останется никаких сомнений в том, что ты – это я! – заключила она со смехом.

– А после?

– После… как выйдет, так и выйдет. Главное, будет страшно весело! – заявила Жизель, бросаясь в кресло. – Разве тебе не хочется, чтобы тебя приняли за меня?

– Честно говоря, не очень, – пробормотала я.

– Но почему?

– Мне кажется, мы слишком разные.

– Что ты имеешь в виду? – Жизель подозрительно прищурила глаза.

– Ничего конкретного. Просто я чувствую, что ты совсем другая.

Этот невразумительный ответ вполне удовлетворил Жизель.

– Старайся говорить поменьше, и все будет в порядке, – посоветовала она. – Пей себе ром с колой. Какую бы глупость ни сморозил Бо, кивай и улыбайся. А для меня притвориться тобой – сущая ерунда.

И она затараторила нарочито противным голосом:

– Поверить не могу, что это все происходит наяву. Такой огромный дом! На нашем болоте таких нет! Такая вкусная еда! Вкуснее, чем наши печеные аллигаторы! Я впервые в жизни спала в настоящей кровати, а не на болотной кочке!

Завершив свое выступление, Жизель прыснула от хохота. Неужели я действительно кажусь ей такой идиоткой?

– Ну что ты дуешься! – протянула она, заметив мой обиженный взгляд. – Идем!

Жизель положила в корзинку бутылку рома и схватила меня за руку:

– Мы так одурачим этих двух глупых снобов, что у них голова пойдет кругом!

Жизель вприпрыжку сбежала по лестнице. Я тащилась за ней, точно воздушный змей на веревочке. Сердце мое тревожно сжималась, в мыслях царил полный сумбур. Ни один день в моей жизни не принес мне столько переживаний! Судя по всему, вечер мог его превзойти.

– Сядем здесь, – распорядилась Жизель, указывая на шезлонги на дальнем конце бассейна, у кабинки для переодевания.

Свет из окон дома не проникал сюда, так что мы оставались в полутьме. Вечер был такой же теплый, как в бухте, только без свежего бриза, который в сумерки обычно прилетал с залива. Небо было затянуто тучами, – похоже, собирался дождь.

Жизель поставила корзинку на стол. Я достала колу, лед и стаканы. Жизель решила, что мы должны глотнуть колы с ромом еще до прибытия молодых людей – для куража, как она выразилась. Мне показалось, что рома она плеснула куда щедрее, чем колы. Я слишком хорошо знала, как коварен алкоголь, и попыталась предостеречь Жизель:

– Человек, которого я называла дедушкой, был пьяницей. От виски и пива у него все мозги протухли.

Я рассказала, как однажды, подплыв к дедушкиной хижине на пироге, увидела, как он в приступе белой горячки носится на галерее. Рассказала, на какие безумства вдохновлял его алкоголь, как он переворачивал вверх дном весь дом, перекапывал двор в поисках несуществующих сокровищ, а после засыпал на полу или прямо на голой земле.