Владимир Кунин - Повести

- Прости меня, мамочка…

Глаза ее тоже наполняются слезами, она тяжело вздыхает и вдруг, рассмеявшись сквозь слезы, удивленно спрашивает у матери:

- И чего я так завелась? Ну, спрашивается, чего?..

Настин магазин снова закрыт на перерыв. В подсобке обедают четыре продавщицы в грязных белых куртках. Точно в такой же куртке сидит и покуривает Настя.

На электроплитке - кастрюля с супом. На столе - огурцы, простенькая колбаска, студень в домашней посудине.

Старшая продавщица Клава, в некрасивых золотых серьгах и кольцах, приоткрывает дверь подсобки и сквозь пустынный торговый зал видит за стеклянными витринами десятка полтора не очень живых старушек с самодельными продуктовыми сумками. У входа в винный отдел видит она и мрачноватую очередь еще трезвого мужского люда.

- И чего стоят? Чего ждут? Нет же ни хрена! Сами «докторской» закусываем… А они стоят! Ну, люди!

Клава раздраженно захлопывает дверь, вытаскивает из-под стола большую початую бутылку «Московской» и разливает по стаканам.

- Оскоромишься? - Клава протягивает Насте бутылку.

Настя отрицательно покачивает головой.

- Будем здоровы, девки, - Клава выпивает, хрустит огурцом. - Настюха! Хоть студень-то спробуй. Домашний. С чесночком. Это тебе не магазинный - ухо-горло-нос-сиськи-письки-хвост.

Настя вежливо пробует студень.

- Лучше б двадцать пять капель приняла, чем курить, - говорит одна продавщица Насте.

- А в «Аргументах и фактах» написано, что в Калифорнии уже больше никто не курит. Во, дают! Да? - говорит другая.

- Это почему же? - лениво осведомляется третья.

- Люди, которые живут хорошо, хотят прожить дольше, - объясняет Клава.

Заглядывает полупьяный небритый магазинный работяга:

- Наська! Обратно твой хахаль пришел. С тебя стакан. Гы-ы!

- Иди, иди, стаканщик хренов! - кричит Клава. - Ты с холодильника товар в отдел поднимай!

- А нальешь?

- Догоню и еще добавлю!

Работяга исчезает. Настя гасит сигарету и поднимается.

- Смотри, девка, - говорит Клава.

- Женится - тогда пусть хоть ложкой хлебает, - говорит вторая.

- Ихне дело не рожать - сунул, вынул и бежать, - говорит третья.

- Ето точно, - подтверждает четвертая.

Настя усмехается и выходит. Клава кричит ей вслед:

- Особо не рассусоливай! Через двадцать минут открываемся!

В грязном, отгороженном тупичке замагазинного лабиринта, среди смятых коробок и ломаных тарных ящиков, Мишка тискает Настю.

Настя отталкивает его, а тот бормочет срывающимся голосом:

- Ну в чем дело, малыш? Расслабься…

- Да отвали ты, дурак! Нашел место. Не лезь, кому говорю!..

А у Мишки глаза бессмысленные, шепчет хриплым говорком:

- Ну че ты, че ты, малыш?..

- «Че», «че»! Ниче! Влипли мы, вот «че».

- Не понял, - насторожился Мишка.

- Ну, я влипла. Так тебе понятней?

- Во что? - Мишка наконец совладал со своим естеством.

- О, Господи! Кретин. Именно в это самое.

- Что, сдурела?! - пугается Мишка.

- Ага. Сдурела. Сколько раз просила: «Мишенька, будь осторожней! Мишенька, будь осторожней…» «Все в порядке, малыш, я все знаю. Не бойся, малыш!» Дотрахались…

Последнее слово Мишке не нравится, и он болезненно морщится.

- Чего ты рожу кривишь? Назови иначе, - советует ему Настя.

- Да погоди ты, Настя… А ты уверена, что ты… Это…

- В том, что я беременна?

- Да.

- Беременна, беременна. Не боись, «малыш», - усмехается Настя.

- А ты уверена, что это… от м е н я?

Настя смотрит на него в упор немигающими бабушкиными глазами. Рука нашаривает за собой грязный тарный ящик.

Взмах!.. И ящик с жутким треском разлетается на голове у Мишки.

Мишка падает. Сверху на него сыплются еще несколько ящиков.

- Засранец, - краем куртки Настя вытирает испачканные руки.

- Настя! - доносится голос Клавы. - Открываемся!..

- Иду, тетя Клава! - и Настя уходит, даже не оглянувшись.

На экране японского телевизора «Панасоник» в любовном томлении движутся обнаженные тела двух женщин. Струится обволакивающая мелодия из фильма «Эммануэль».

И тут же гортанный голос:

- Слушай, зачем они это делают - женщина с женщиной? Зачем мужчину не приглашают? Странно, да?

А в ответ пьяненький голос Евгения Анатольевича:

- Очень, очень странно. И ведь сначала сами приглашают, а потом…

В двухместном стандартно-неуютном номере гостиницы «Турист» сидят Евгений Анатольевич, в пижаме и тапочках, и огромный толстый туркмен в ярких «адидасовских» штанах, сетчатой майке-полурукавке и роскошной каракулевой шапке.