Сергей Кузнецов - Подобно тысяче громов

– Мне тоже провериться? - спросил Антон.

– Конечно, - кивнул Сидор, и Антон посмотрел ему в глаза. Ни грана безумия не было в них - глаза как глаза.

А вот еще был случай, Сережа рассказывал. Пришел он как-то в гости, а ему в Питер надо было, через час поезд, через пятнадцать минут выходить. Ну, а там, куда он пришел, все забивают и ему тоже предлагают дунуть. Ага, решает он, я дуну, забуду про поезд и никуда не поеду. Не буду курить!

Но дунуть-то хочется! И что Сережа сделал? Он взял бумажку и написал на ней: Сережа! Тебе пора отсюда уходить! Сообразил: вот я дуну, а потом увижу бумажку и сразу вспомню: пора уходить. Ну, понятно, Сережа курит, его круто вставляет, он сидит всем довольный и вдруг - что такое? - видит листок. На нем написано: Сережа! Тебе пора отсюда уходить! Ну, он переворачивает листок и пишет на чистой стороне: И отсюда тоже.

Антон! Тебе пора отсюда уходить! Выйти из этого самолета! И отсюда тоже!

Следом за Онтипенко Антон входит в усадьбу.

Я прочел когда-то: место любви тем и отличается от места преступления, что туда нельзя вернуться. Через месяц я опять стою в холле загородного дома Сидора. Мы все кинули вещи в те же комнаты, где останавливались в прошлый раз. В Женькиной комнате никого, но я боюсь заходить туда, на опустевшее место любви.

Когда-то я писал стихи, немножко переводил, чуть-чуть играл на гитаре. С тех пор я заработал очень много денег, но забыл, как складывать слова в строчки. После смерти мы с Ромкой могли бы поделить Женю по справедливости: он поставит ей надгробный памятник, а я напишу стихотворение. Когда-то я верил, что фотография на могильной плите не выдержит соперничества с ямбом или хореем, что слова могут описать запах женских волос, нежную бархатистость кожи, трепет плоти. Я в это верю до сих пор: жаль только, я забыл, как складывать слова в строчки.

Все нервничают, Альперович барабанит пальцами по столу, говорит зимой поедем в Давос, кататься на горных лыжах. Рома сидит мрачный, кажется, уже немного пьяный, говорит:

– До зимы еще дожить надо. Вот позовет сейчас Сидор братков и положат нас прямо тут, безоружных. Мест в бизнесе освободится!

– Ну, - говорит Поручик, - сказал тоже. Мы ведь не бандиты все-таки.

– А кто? - спрашивает Рома.

– Мы - друзья.

Если бы я мог говорить откровенно, я бы сказал: мы очень странные друзья, Поручик. Мне трудно считать себя Ромкиным другом. Я имею в виду - последний год. Нельзя дружить с человеком и спать с его женой. Можно ее любить, но спать - нельзя.

– Да какие вы друзья, мальчики, - говорит Лера. - Вы же вечные конкуренты, всю жизнь хуями меряетесь.

– В детском саду последний раз мерился, - говорит Поручик. - В школе уже взрослый был. Я и так знаю: главное не размер, а умение. И к тому же у меня все равно длинней. Если бы я с ними мерился, они бы огорчились и дружить со мной не стали.

Я могу утешать себя тем, что никогда не дружил с Ромкой. Мы учились в одном классе, теперь вместе в бизнесе - но другом я его никогда не считал. Я могу себя утешать, но соврать себе не могу: будь Женька женой Альперовича, я бы не удержался. Наверное, потому, что я верю в любовь.

– Идиот, - говорит Лера Поручику, - я имела в виду в переносном смысле. Кто круче.

– Выше нас только небо, круче нас только яйца, - привычно откликается Поручик.

– I mean, для мужчины очень важен количественный критерий. У кого длиннее член, кто быстрее написал контрольную, кто больше женщин трахнул, кто больше денег заработал, у кого машина круче…

Если так - то я тоже никогда ни с кем не мерялся. Например, с пятого класса я признал: Альперович меня умнее. Ну и хорошо. Приятно дружить с умным человеком. А деньги? Деньги я начал зарабатывать позже всех и наверняка заработал куда меньше, чем Ромка или Сидор.

– А разве у женщин не так? - пожимает плечами Роман. - Можно подумать, Женька не различала, когда денег много, а когда - мало.

– Это совсем другое, - говорит Лера. - Для женщины деньги - это конкретные вещи, которые можно купить. А для мужчины деньги - это форма абстрактной идеи.

Никогда не думал, что значат для Жени деньги. Мы никогда не говорили о деньгах: мы говорили о любви. Если бы я не разучился писать стихи, я бы вспомнил наши разговоры, описал бесконечные рестораны, горящие свечи, танцующие пары, наши руки встречаются под столом, губы сближаются для поцелуя. Жаль, я разучился складывать слова в строчки.

Мы рассаживаемся вокруг стола. Я стараюсь не думать: месяц назад на нем лежала уже мертвая Женя. Опустевшее место любви, место преступления.