Мануэль Пуиг - Предательство Риты Хейворт

—

— Страшно дорогие. Не знаю, говорит ли тебе Берто, во что они ему обходятся.

—

— Хауреги мне ничегошеньки не говорил.

—

— В Тукумане, в последнюю поездку.

—

— Умопомрачительный, есть такие странные мужчины, они всегда заняты, неразговорчивы, мучаются дикой головной болью, а еще любят сидеть молча рядом с тобой и держать за руку.

—

— Нет, он знает в Тукумане лучших людей, в кафе тысячу раз вставал из-за стола: то звонил по телефону, то здоровался с кем-нибудь из прохожих.

—

— Без ума от меня, говорил. Говорил, что никогда не видел такой фигуры, как у меня.

—

— В какой-то притон на окраине. На коленях умолял, я бы ни за что не поехала.

—

— А красная бы не подошла?

—

— Раскапризничался, все ныл, чтоб ты купила себе бирюзовую, продавцу не давал слова сказать.

—

— Лучше не надо, такие не отстанут, пока ты не купишь хоть что-нибудь — темно-коричневую! сама знаешь продавцов.

—

— Я на кухне возилась с блинчиками, слышу — сейчас будет тарарам: «мам, купи себе бирюзовую, она самая красивая, мам», а Берто заладил «нет» да «нет», это ж надо какой нервный!

—

— А тот свое талдычит: «пап, пусть мама купит себе эту», ну Берто и взорвался.

—

— Уверяю, не по моей вине, неплохой был кандидат, только выскользнул, правда, в итоге оказался подонком. О нем в Тукумане дурная слава.

—

— Нет, он с другой обошелся гадко.

—

— Что ты, шикарная женщина, очень интересная, куда лучше его.

—

— Все по слабости, на третий день знакомства… не устояла.

—

— Вот именно, миленький домик на окраине, угостил коньяком, так они и двух слов не сказали, как он полез к ней, никакого даже шлафрока не надел, куда там.

—

— Не знаю, в нем как-то приличнее… Я на одной витрине видела очень нарядные, из парчи… Ну и она рассказывала, что он через полчаса проснулся, они ведь после этого засыпают, тут же вскочил, собрался уезжать, мол, дела у него, а сам не в духе.

—

— Потому что ей непременно хотелось остаться! провести там всю ночь и не возвращаться в отель (она тоже по делам приехала), занавески хотела спокойно посмотреть, красивой работы, индеанки с севера вышивали, и еще чилийское кильянго — покрывало из шкур, ну и вообще побыть там как у себя дома, это она мне сама рассказывала.

—

— Во всех подробностях, но он ей не разрешил. А она уперлась, он поскучнел и под конец сознался, что дом не его, а одного друга.

—

— Потому что на улице он с ней больше не здоровался. Знаешь, Мита, Хауреги я бы этого не позволила, чтобы бить по столу кулаком и доводить мальчика до слез, правильно он упрашивал тебя купить ту ткань, она же самая модная, а то вечно ты ходишь в старушечьих платьях, ты уж меня извини, но это чересчур строгая одежда. И старомодная.

—

— Мальчик пугается криков, да еще когда стучат кулаком и бьют посуду.

—

— Я не уговариваю тебя надевать огненно-красное платье или то же бирюзовое, это не твой стиль, но все равно, будь я тогда за столом, не дала бы Тото в обиду, он ведь только хотел, чтобы его мать хорошо одевалась, как артистка.

—

— Мне бы не быть на улице такой дурой.

—

— А так разговоришься, глядишь, и найдешь общий язык, а там и понравишься ему, а он тебе. Иногда надо быть побойчее, намекнуть, что ты, может, и не против.

—

— И в отель так рано не возвращаться.

—

— Только не подумай, что я хоть раз была такой дурой.

—

— Ведь подумала? Сознайся.

—

— А после теряют всякий интерес и говорить с тобой не хотят: увидят раз без одежды и думают, что всё про тебя знают, и больше ты не нужна, точно платье, вышедшее из моды.

—

— Вот именно — с пустыми руками и в полной тоске.

—

— Да, а после подняться в свой номер одной и ни с кем не говорить.

—

— Я Хауреги всегда отвечала, а когда он зря напускался на малыша, глаза ему готова была выцарапать, хоть он и отец какой-никакой. Только Хауреги перетянул мальчика на свою сторону.

—

— Но в поездках всегда дела найдутся, ты не думай.

—

— Возишь одежду в чемоданах, она и теряет всякий вид. Вернешься в отель, и вечно надо что-нибудь приводить в порядок или гладить, так оно спокойнее.

—

— В отелях я обожаю все мерить одно за другим и изучать себя в зеркале.

—

— Разные сочетания платьев с косынками и туфлями, сумочками. Сперва утренние ансамбли с косынкой на голове, а после дневные — с волосами, подвязанными лентой или распущенными. Так часами и переодеваюсь, ужасно забавно, жаль, сфотографироваться нельзя. Глядишь, и время проходит.