Николай Байтов - Любовь Муры

Письма мои печальны, родненькая, пишу их с опаской, как бы они не наскучили Вам?! Вы сегодня снова мне снились. Силюсь представить Ваш облик. Отдельно, разрозненно каждую чёрточку припоминаю, но общее впечатление создать не могу. В то же время (как обидно!) Михаила, кот. видела один раз, соседку «красавицу», да и других (В/приятельницу Олю) представляю реально. Я очень наблюдательна (не всегда!), и улицы, по кот. проезжала, проходила в Москве, помню до деталей, а вот то, что требовалось — Ваше лицо, цельность его — ускользает! Дичайшая особенность.

Рот мой ремонтируется, в силу обстоятельств, настолько не эстетично (передний зуб один в коронке, — а другой в т. зв. «окне»), что в иное время, если б я не была удручена так состоянием мамы, я была бы в большом горе. Это обстоятельство совсем «угробит» меня, я знаю, что стесняться своей внешности буду до корчей. Вы как будто бы выражали сомнение в моей искренности в этом проявлении. Родная, увы, я предпочла бы быть менее искренней (именно в этом!) и заявлять Вам об этом из кривлянья. Нет и нет!

Детонька, я много говорю о себе, но послушайте ещё об одном: несмотря на подавляющую меня нагрузку, я стараюсь быть аккуратно одетой (я благодарна Вам за это Ваше свойство!), но… и только, а так хотелось бы быть одетой — удобно, красиво, не дешёво. В этом страстном желании [«страстное желание» подчёркнуто красным карандашом Ксении ]сосредоточилось многое: и наклонность ко всему художественному (она есть у меня!), и желание дать своему телу приятную рамку, и необходимость чувствовать себя свободно и непринуждённо, что в красивом наряде быстрей даётся. Детонька, я наскучила Вам (а я так боюсь этого), пора кончать.

21/III.

Маме намного лучше. Как только подлечу рот (бог мой, какое же это будет уродство!), я примусь за своё лечение, и если разрешит к этому вся сумма обстоятельств. Ко всему дня 4 болит сердце, чего раньше не бывало и что пугает…. но страшнее смерти ничего нет, поэтому — спокойствие, гражданочка! — говорю я себе. Страстно любя жизнь, я не боюсь смерти (всё же хочу быть правдивой и добавляю, что может быть в самый последний момент испугаюсь)…

Ксенечка, моя любимая, ненаглядная, что мне с Вами делать, чем рассеять тоску Вашу, эту нехорошую безнадёжность?.. Я очень хотела бы, чтобы Вы занялись каким-ниб., помимо работы, ещё занятием. Москва так обильна всякими курсами, подумайте и пробуйте; упражнения отвлекают от назойливых мыслей и вообще успокаивают… Как же меня волнует Ваша безучастность, если б я была около Вас, мне думается, что хоть немного я сумела бы рассеять её.

…В обращении на «ты» с людьми мало значащими для меня сказывается обычная в наши дни простота, непринуждённость. Я не хочу такого оттенка в обращении с Вами. Тут будет действовать «ты» как результат глубокого взаимного уважения, любви и духовной близости. Переходите, родная, почему Вы чувствуете фальшь — не понимаю. Но всё же, если Вам почему-либо не подходит — я не настаиваю и не огорчаюсь. Только бы быть уверенной, что представляю для Вас также необходимое.

Отдали ли костюм (зелёный) в шитьё? Я (не смотря ни на что) просила купить (и уже отдала деньги одному знакомому) в другом городе креп-де-шин, там он дешевле стоит. Если моя «афёра» удастся, я попрошу Вас описать один из фасонов. Но пока что этого материала нет…

Голубка моя, будьте же здоровы, меня Вы тревожите. Целую горячо. Твоя Мура.

24/III.

Вчера приехал брат. Поправился, точнее потолстел (46 лет). Удовлетворённый своей жизнью человек, прекрасный семьянин, хлебосол, добродушный, очень недалёкий, но прямой. Когда-то мы страстно любили друг друга, для меня был праздником его приезд домой; он содержал нас; в войне (1914) принимал участие (был фельдшером, так же как и отец), ночами я в ужасе вскакивала, поднимала крик, что Саша убит или ранен. (Нормы даже в любви к брату я не знала.) Сейчас мы совершенно равнодушны, и уверена, что ему безразлично, жива я или нет. Чужие люди…

10 час. вечера.

Освободившись от домашней работы, я совершила прогулку к Днепру. Ледоход уже окончился, Днепр свободен. Из года в год я отмечаю это, памятное мне с детства, событие — освобождение Днепра от тисков льда, а в этом году упустила… Раздолье реки, свежесть приближения весны в ея расцвете, белые горошинки верб (их много вдоль берега) — всё это успокаивает, примиряет с жизнью. Но и тут, как всегда, мешают люди: необычное явление — фигура одиноко бродящей женщины — привлекает внимание, и в пустынных местах от этого становится жутко. У нас хулиганов больше, чем в Москве.