Серж Резвани - Любовь напротив

— Хочу тебя предупредить, старушка, если ты им скажешь… если ты заведешь разговор о девчонке из дома напротив, я тебя… я убью нас четверых. Ты слышишь? Следующий раз поворот руля может стать роковым… Неужели тебя заразили эти двое? И все же ты не Алекс, а я не Шам! Не путай нас с ними! Я буду лгать, но ты не посмеешь называть меня лжецом. Я хочу, чтобы ты тоже продолжала лгать, и я не буду говорить, что ты лгунья. Я хочу быть свободным в своих поступках и делать любые «гадости», все, что мне заблагорассудится, но я не позволю моей жене называть эти «гадости» «гадостями», в особенности же я запрещаю моей жене принимать себя за ненормальную вроде Алекс, которая довольствуется общением с таким чокнутым типом, как Шам! — помолчав, я добавил: — если мне до сих пор не удалось ее трахнуть, так это только из-за тебя! Вспомни, ты обещала мне помочь…

Мне стыдно признаться, но я был готов расплакаться, словно маленький мальчик. И, конечно, Мариетта только того и ждала.

Она притянула меня к себе и принялась укачивать:

— Ля-ля-ля, мой малыш…

Какой ужас! Мне противно писать об этом, но разве не к такому поведению приводит супружество ? Что сталось с той свободой, что была у нас до встречи с Алекс и Шамом? Я чувствовал себя слабым, растерянным и опустошенным. Мариетта, играя роль заботливой мамочки, начинала играть первую скрипку в нашей семье. И меня устраивало такое положение дел!

— Послушай меня, Дени. Будь по твоему, на этот раз я отдам тебе Алекс. Давай-ка подберем их и закончим наши препирательства.

Дорога была ровной, как стрела, по сторонам — ни деревьев, ни домов. Далеко впереди я видел неторопливо шагавших Шама и Алекс. Вернувшись на дорогу, я быстро нагнал их и поехал рядом. Мариетта протянула руку и, дружески положив ее на плечо Шама, заговорила:

— Ну, будет, не сердитесь… Нам не удается ладить друг с другом так, как это получается у вас…

Шам резко остановился, и я тут же нажал на тормоз. Оперевшись обеими руками о дверцу машины, Шам склонился над нами. За все время нашего знакомства я никогда не видел его таким взбешенным. Он был бледен, как полотно, и выглядел осунувшимся, отчего на его лице отчетливо проступили скулы. Черные глаза глубоко запали в темных провалах глазниц.

— Послушай, Мари, — заговорил он неожиданно низким и хрипловатым голосом, — и ты, Дени. Послушайте, что я скажу… Я сожалею… мы сожалеем, что согласились на эту совместную поездку. Собственно, я с самого начала знал, что мы делаем ошибку… Алекс тоже так считает…

— Ну, перестань, Шам, — перебила его Мариетта нежным голоском, — довольно сердиться, извини нас. Я понимаю, нет ничего хуже семейных разборок… при посторонних… в присутствии другой пары… Мы с Дени просим у вас прощения. Заверяю вас: больше такое не повторится. Поедемте дальше, нас ждет Синеситта… Алекс, Шам, ну же! Не сердитесь на нас… Давайте, давайте, садитесь в машину… Ну, пожалуйста, ради меня…

Она вышла из машины, почти силком обняла каждого и, откинув спинку переднего сиденья, пригласила их занять свои места позади нас. Алекс и Шам в замешательстве медлили, переглядываясь друг с другом. Следует признать: в случае необходимости Мари прекрасно умела признавать свою неправоту. Я просто диву давался, наблюдая, как она — такая гордая и неприступная — вдруг становилась смиренной и смущенной. С ней это иногда случалось во время съемок фильма, когда она по той или иной причине выходила за рамки своих привилегий звезды, особенно в общении с рабочими сцены. По правде говоря, ей нравилось создавать такие ситуации, при которых возникала необходимость сбить лишнюю спесь с той Маридоны, что начинала мнить себя пупом земли. Она умела опускаться на должный уровень скромности, выглядеть удивительно любезной, необычайно послушной и понятливой. А в общении со мной ей приходилось быть кроткой и покладистой. Думаю, она просто любила чувствовать себя способной превращаться из злобной мегеры в нормального человека. Да, она обожала выглядеть такой обезоруживающе мягкой и смирной. И в тот день, стоя перед Алекс и Шамом на залитой солнцем проселочной дороге, она превзошла себя по части кротости и смирения. Она расцеловала Алекс, обняла Шама и, приложив к их губам тонкий пальчик, уселась на свое место рядом со мной. Обернувшись, она воскликнула, словно пытаясь упредить Шама, который продолжал хранить молчание:

— Нет, нет! Больше ни слова! Тема закрыта. И не надо никаких объяснений!