Эмиль Ажар - Страхи царя Соломона

- Сделай милость, объясни.

Но как объяснить ей, что я люблю ее безотносительно к ней? Я предпочел бы отмолчаться, но она смотрела на меня с такой острой нуждой во взгляде и Б улыбке!

Сказать ей: мадемуазель Кора, я люблю вас как исчезающий вид, - вряд ли она это оценит. Если она почует, что тут пахнет чайками и морскими тюленями, - наверняка обидится. Лучшее, что я мог придумать, это взбодрить ее воспоминаниями. И я прорычал:

- Ну, что пристала-то!

Она мигом присмирела. Это она понимала: покорная дева - это укладывалось в поэтические рамки.

- Если ты мне иногда подкидываешь деньжат, так можно, по-твоему, мне мозги полоскать!

Она просветлела и накрыла мою руку своей:

- Прости меня, Жанно.

- Да ладно уж.

- Ты меня первый раз назвал на ты, - усмехнулась она.

Уф!..

Подошел хозяин угостить нас кальвадосом. Мадемуазель Кора все еще держала мою руку - скорее ради хозяина. А для пущего эффекта безмолвно и проникновенно смотрела мне в глаза, так что, несмотря ни на что, просвечивала двадцатилетняя Кора с лукавой улыбкой и челкой до половины лба. Она привыкла быть молодой, красивой, любимой и известной, такая оказалась стойкая привычка. Наконец, оторвавшись от меня, она заглянула в сумку, где у нее лежало зеркальце, достала помаду и подкрасила губы.

- Хотите, я поговорю с месье Соломоном?

- Нет-нет, не надо! Не хватало еще! Ему же хуже.

Все на ней было такое красивое: платье с длинными, до самых браслетов, рукавами, новая крокодиловая сумочка, оранжевый пояс в мелкий горошек.

- Позвольте, мадемуазель Кора, я все же с ним поговорю. Не надо на него сердиться за то, что он четыре года просидел в подвале и не навещал вас, - ведь это было опасно. Если хотите знать, он сам как-то со мной о вас говорил. - Правда?

- Ну да, говорил, что не может без вас жить. У него тоже есть гордость. Но он всегда о вас спрашивает. И когда произносит ваше имя, весь так и светится. Не бойтесь, я ничего ему не буду обещать. В таких случаях нет ничего хуже жалости. Я постараюсь, чтобы он не почувствовал, что вы его жалеете.

- Ни в коем случае! - воскликнула она. - Он такой гордый!

- Пощадим его мужское достоинство. С вашего разрешения, я внушу ему, что все наоборот. Что это вы нуждаетесь в нем.

- Э, нет, Жанно, так я не согласна…

- Послушайте, мадемуазель Кора, он вам дорог или вам на него наплевать? Она прищурилась.

- Не понимаю, к чему ты клонишь, Жанно… Хочешь меня сплавить?

- Раз вы так, не будем больше об этом.

- Не обижайся…

- Я и не обижаюсь.

- Если я тебе надоела…

Эта дуреха опять собиралась распустить нюни, а я-то изо всех сил пытался ее спасти. Вовсе я не собирался от нее избавляться, у меня сроду не получалось ни от кого избавиться. Я снова прошептал:

- Ах, мадемуазель Кора, мадемуазель Кора… - и взял ее за руку -это самое насущное средство первой помощи.

Я спросил счет, но хозяин сказал, что все уже уплачено. Мадемуазель Кора пошла на кухню с кем-то попрощаться, и мы с ним снова поупражнялись в учтивости.

- Да-а. Кора Ламенэр - это было имя… А вы давно…

- Нет, не так давно. Раньше я работал в "Ренжи".

- Вы слишком молоды, чтобы помнить… Кора Ламенэр - это была такая знаменитость… Но слушала только свое сердце. Для этой женщины главным всегда были чувства…

Я предпочел укрыться в туалете. А когда вернулся, мадемуазель Кора уже ждала меня. Она оперлась на мою руку, и мы вышли.

- Правда, славный парень этот хозяин?

- Классный.

- Я иногда к нему захожу. Ему это приятно. Когда-то он был безумно в меня влюблен, ты представить себе не можешь!

- Вот как?

- Да-да, ты не представляешь. Всюду за мной ездил. У меня тогда было много турне по стране, и в каждом городе - он.

- Насколько я понял, он был велогонщик.

- Ты шутник. Нет, правда, он всюду за мной ездил. Хотел на мне жениться. А теперь я к нему захожу. Он делает мне двадцать процентов скидки.

- От старой любви всегда что-нибудь да остается.

- А ведь прошло уже почти сорок лет.

- Я же говорю, всегда что-нибудь остается. И месье Соломон тоже никак не может забыть вас. Она нахмурилась.

- Старый строптивый осел! В жизни не встречала такого упрямца!

- Чтобы прожить четыре года в подвале, надо быть упрямым. Евреи вообще упрямый народ, иначе их бы уже давно не было на свете.

- Евреи или не евреи, все мужчины одинаковые, Жанно. Любить умеют только женщины. Мужчина - это сплошное самолюбие. Иногда подумаю о нем, и так его жалко. Забился в логово, как волк-одиночка, куда это годится?