Евгений Чижов: Ревность

Не прошло и пяти минут после ухода жены, как старик выпрямился на кровати, пожевал губами и тихим, но твердым голосом произнес:

— Докладываю. Ушла с неизвестным субъектом мужского пола. Носит нижнее белье импортного производства. Для привлечения поклонников пользуется духами. Проститутка…

Вечер выдался спокойным, прошли с последними уколами сестры, раздали на ночь таблетки, я, устав от бессонницы, взял снотворное. Сравнительно тихо вели себя психи в коридоре. Димочка тяжело ворочался, прежде чем окончательно улечься, не переставая бормотать, но его бормотание уже сделалось привычным, а если не вслушиваться, то почти умиротворяющим. Он долго шарил ладонью по стене над кроватью, и я различил, что он недовольно бубнит:

— Где выключатель? Куда подевала? Здесь же был выключатель… И лампы моей почему-то нет. Ничего не понимаю… Куда она все девает?

Очевидно, он забыл, что находится в больнице, и воображал, что ложится спать у себя дома, не видел привычных вещей и винил в этом жену. Иногда искоса посматривал на кого-то из нас и ворчал уже совсем невнятно, постепенно затихая. Когда гасили свет, палата исчезала из виду, и можно было в самом деле постараться забыть о больнице, представить, что засыпаешь дома, в своей постели. Нужно было только найти положение тела, в котором боль в спине если не исчезала, то хотя бы замирала, затаивала дыхание, позволяла не думать о ней. В первые дни после операции достигнуть этого было нелегко, но когда удавалось, наступало практически блаженство. И вместе с ним осознание, что жизнь зависит только от большей или меньшей степени боли, ее отсутствия вполне достаточно для счастья, а все остальные страдания люди придумывают себе сами. На грани засыпания тело делалось легким, как лодка, спущенная с земли на воду, лодка с длинной трещиной боли, расколовшей ее вдоль всего дна, но все-таки держащаяся на плаву, дрейфующая по течению сна…

Проснулся я от крика:

— Эй! Ты что делаешь?! Стой! А ну стой, кому говорю!

В тусклом свете из окна я увидел громадную фигуру, возвышавшуюся над моей кроватью. Человек был толст и совершенно гол, лишь вокруг пояса у него была бесформенная светлая масса, делающая его еще толще. Он не был неподвижен, и без того огромный, он продолжал расти ввысь, вытягиваясь к потолку. Я лежал на животе и, глядя снизу, увидел, что он поднял вверх обе руки, а в руках у него железный штатив, на который днем вешали мои капельницы с растворами — эту тяжелую железную штуковину он, без сомнения, собирался обрушить на меня.

Кто-то зажег свет (вероятно, Санек, это он кричал: «Эй! Стой!»), и я увидел, что нависший надо мной человек — Димочка, в огромном белом памперсе похожий на гигантского младенца. Я смотрел на него в ракурсе памятника, мне виден был только памперс, живот, над ними малиновые глыбы щек и дрожащие руки с занесенным штативом. Чтобы перевернуться на спину, мне требовалось не меньше трех минут, о том, чтобы сползти с кровати, вообще не могло быть и речи. Пытаться закрыться было бесполезно — даже просто опущенный на голову штатив проломил бы мне череп, а старик явно готовился вложить в удар весь свой вес. «Ы-ы-ы-ы-ы», — услышал я над собой его нарастающий до крика голос. Он поднимался все выше, переходя в визг, и Вместе с ним вздымался трясущийся старик, достигая предела ярости и могущества, откуда должен был низвергнуться на меня, чтобы оставить от меня мокрое место. Его раздутые гневом ноздри с торчащими из них пучками волос были последним, что я запомнил, прежде чем зажмурил глаза в ожидании удара.

Когда я их открыл, Санек с Коляном уже уломали старика. Колян успел ухватить сзади занесенный для удара штатив, Санек пришел ему на помощь. Теперь Димочка сидел на своей кровати красный, мокрый и обиженный — месть не удалась, расплата с одним из любовников жены не состоялась. Скоро появились врач с санитаром — в таких экстренных случаях они приходят быстро, — укололи старика и повезли в реанимацию, куда обычно временно помещают всех обострившихся безумцев.

Как ни странно, через несколько дней он вновь вернулся в отделение, хорошо хоть, не в нашу палату. Мои спасители Санек с Коляном видели его, как ни в чем не бывало прогуливающимся по коридору. Чернявая санитарка, удивлявшаяся, что я ем картошку вилкой, рассказала нам, что после терапии он успокоился, сделался адекватным и послушным, поэтому врачи не стали отправлять его в психбольницу, а просто положили в коридоре, даже привязывать к постели не стали.