Оксана Робски: Устрицы под дождем

– Извините, – спросила она, – а вы не знаете номера телефона моей мамы?

Водитель снова хмыкнул и несколько раз подряд нажал на сигнал.

Авария из нескольких машин образовала на дороге затор. Люди, проходя мимо, останавливались, разглядывая искореженные автомобили и обсуждая, обошлось ли без жертв.

Она равнодушно отвернулась от дороги и стала рассматривать девушку на автобусной остановке. Прямо напротив ее окошка.

Девушка была в таком же спортивном костюме, как у нее. Почти в таком же. Девушка кричала и размахивала руками. Рядом стояла взрослая женщина и хмурила брови. Наверное, ее мама. Они ссорились. У девушки было очень злое лицо, а у мамы уставшее.

В дверь автобуса постучал человек в рабочей форме. На поясе у него висел черный пистолет. Пистолет тоже был частью формы. Оля это знала. К людям в такой форме она подошла, когда сбежала от Дедушки.

Водитель положил телефон, нажал на какую-то кнопку, дверь открылась.

– Выйди, помоги машину подвинуть, – попросил человек в форме, – а то даже «скорая» подъехать не может.

Какое-то время она наблюдала, как водитель и еще несколько мужчин пытаются освободить проезд.

Она взяла в руки телефон водителя. Вдруг он зазвонит, и это будет мама! Она уже не маленькая, не надо думать о глупостях.

Она встала в открытых дверях.

– Да я вообще, – кричала девушка, – уеду к папе жить! Ты мне не нужна!

– Уезжай, – вздохнула ее мать, – только вряд ли он захочет. Шестнадцать лет про тебя не вспоминал…

Да это ты, – закричала девушка еще громче, – это ты никому ничего не рассказывала! А он всегда любил меня! Он все мне дал! Бее! А ты – ничего!

Я тебя воспитала. Я работала. Ты ни в чем не нуждалась.

– Да ты понятия не имеешь, что значит не нуждаться! Вот папа – он знает. Ты вот что здесь стоишь? Автобус ждешь? А у меня вон – машина. «Мерседес»! И шофер! И деньги!

Оля вышла из автобуса. Посмотрела на водителя – не видит. Положила мобильный себе в карман.

Прошла мимо кричащей девушки в спортивном костюме.

– Я только требую, чтобы ты не прогуливала школу, – сказала мама девушки.

– А что мне твоя школа? Меня папа в Лондон отправит!

– А мое мнение тебя уже совсем не интересует?

Она спряталась за автобусную остановку и не сводила глаз со спины водителя.

– Твое мнение! Да ты посмотри на себя! На кого ты похожа? Ты ведь еще не старая! Одела на себя тряпье какое-то, живешь с лохом каким-то и хочешь, чтобы я так же жила? Чтобы на тебя стала похожа?

Мама девушки взмахнула рукой, девушка схватилась за щеку. Пощечина наверняка вышла очень больной.

На глазах девушки появились слезы. Она зарыдала в голос, развернулась и запрыгнула в пустой автобус. В ее автобус.

Почти одновременно с ней в автобус поднялся водитель. Ее водитель.

Двери закрылись. Автобус тронулся.

Мать девушки отвернулась.

Она встретилась с ней глазами. Кажется, мама этой девушки и сама не знает, какая она – добрая или злая.

– Вы не знаете, кто мой отец и что он с вами сделает! Дайте мне мой мобильный! Отпустите меня! Не смейте ко мне прикасаться!

– Оленька, тебе надо успокоиться. Ты очень много пережила, – высокая женщина-врач, в белом халате и со стерильно вымытыми руками сделала знак санитарам держать девушку покрепче, – тебе никто не желает зла, побудешь у нас несколько дней…

– Да никакая я не Оленька! – кричала девушка, пытаясь укусить санитара за палец. – Я – Маруся! Дайте мне мобильный!

Ловкими отработанными движениями санитары пристегнули тело Маруси к кровати и под ее возмущенные вопли сделали ей укол в вену.

– Пусть поспит, успокоится, – сказала врач, – и завтра я с ней поговорю.

Маруся открыла глаза, и одновременно с глазами настолько широко, насколько это возможно, открылся ее рот. В истеричном крике, возмущенном вопле, в мольбе о помощи.

– Отпустите меня! Отпустите! Позовите кого-нибудь!

Ее руки и ноги были пристегнуты ремнями к железной кровати. Она пыталась освободиться, извиваясь всем телом, натирая кожу ремнями и не обращая внимания на боль.

Слезы текли по лицу, оставляя на щеках и под глазами разводы от черной туши.

Почему это должно было случиться с ней? Почему, после всего того хорошего, что произошло с ней за последнее время, она должна была очутиться здесь, привязанная к кровати?

– Что же ты так боишься, деточка? Тебя же никто не обидит. – Пожилая нянечка выглядела святой и ненастоящей.

– Вы что, снимаете это скрытой камерой? – спросила Маруся, вдруг задумавшись о том, как она сейчас себя ведет.