Энтони Берджесс - Эндерби снаружи

Ворочаясь в постели, он думал о мелких поэтах. Был трехногий Т.Э. Браун, сказавший: «О черный дрозд, дитя, что же ты будешь делать?» — увлекавшийся британскими садовыми горшками или пластмассовым богвестьчем. И Ли Хант, которого поцеловала Дженни. И женщина, которая видела фавнов в ручье, а потом выскочила за поэта, признанного крупным. «Мелкие поэты XX века» (ОЮП [168] «Оксфорд юниверсити пресс» — издательство Оксфордского университета. , 8.48) с парой-тройкой его стихов, тщательно отделенных, благодаря алфавитному порядку, от Роуклиффа. В один прекрасный день все поняли, что «Аврора Ли» — величайшая после Шекспира вещь, а Хопкинс [169] «Аврора Ли» — роман в стихах Элизабет Браунинг (1806–1861); Хопкинс Джерард Мэнли (1844–1889) — английский поэт и священник, оказавший значительное влияние на поэзию XX в. просто истеричный иезуит. Все зависит от потомков. Один поцелуй, два поцелуя. И он понял, что имя ее не имеет значения.

Вздохнул, но не безнадежно. Утром в довольно полном баре вернулся к оде Горация.

Как специалисту, Хоггу из Поросятника (когда просят джин, Хогг знает, что в виду имеется «Йомен Уордер»; фальшивая улыбка некой глянцевой рекламой сияет над шейкером) пришлось пойти за стойку, чтобы смешать «Манхэттен» кислому канзасцу, убежденному, будто коктейль назвали в честь университетского городка в его собственном штате. Молодой, но архаичный — что-что, как-как — англичанин в открытой рубашке с висячим шарфом привел двух девушек, одну звали Банти, и объявил, что в этом городе никто не умеет готовить «Кровь висельника». Однако оказалось, что Эндерби, Хогг, умеет, и клиент расстроился. Сидели три старика, четвертый, тот самый, с кожей вроде среза под микроскопом, не совсем хорошо себя чувствовал, запертый в своей комнате. Сомнительно, увидит ли он следующую весну. Выиграл соревнование в Бизли [170] Бизли — стрельбище в графстве Суррей, где проводятся крупные соревнования. , дайте припомнить, когда это было? «Военный крест», планка, только никогда об этом особенно не распространялся.

Эндерби чувствовал зарождение длинной поэмы с действующими лицами из «Гамлета». Горациева ода для короля, типа абсолютного монарха, ограждающего безвременную Данию от потока истории. Эпиталама для него и Гертруды, зрелой страсти. Многое было написано на Глостер-роуд, когда Веста, сука, шла днем на работу.

Что-то вроде того. Со временем вернется. Рискнет ли он, Эндерби, мелкий поэт, выдавить длинный монолог для Гамлета, Марсия? Ну, не важно. Лучше делать свое распроклятое дело.

Она вошла, когда он приготовился хлебать похлебку, запивать чаем перед сиестой. Довольно скромно одетая, не без сходства с мисс Боланд: бежевый костюмчик с юбкой до колен, чулки металлического ружейного цвета, удобные Начищенные туфли. Под глазами синие круги, фактически полукруги. Шляпа викторианского моряка.

— Меня ждет машина на улице, — сказала она, имея в виду над песками, над лестницей, за железнодорожной линией, за мощеным тротуаром, у обочины с пальмами, сильно качавшимися. Дул крепкий ветер. — Ни о чем особенно не жалейте, — сказала она. — Делайте что можете. Не пытайтесь дрессировать собак, уходить в призрачный мир без синтаксиса. — Речь сивиллы.

— Пишу длинную поэму с персонажами «Гамлета». Общую тему пока не совсем понимаю, но, осмелюсь заметить, со временем сформируется. Разрешите вам налить чашку чаю? У Антонио выходной. Он поехал в Рабат повидаться с каким-то мужчиной.

— Хорошо. Нет, спасибо. Я вернусь еще вас навестить. Может быть, через год. Надо было, наверно, пораньше зайти, да у меня столько дел. — Теперь Эндерби знал о бессмысленности дальнейших расспросов: изучали английскую литературу, да? Пишете диссертацию о современной поэзии, нет? Неуместно, просто любопытство, которого он уже не испытывал, насчет ее личности, происхождения, возраста. Каждому поэту свое, а этому, может быть, меньше, чем некоторым другим. Он не завидует. Потомки разберутся. Хотя, конечно, потомки — сопливые школьники.

— Я вам очень признателен, — сказал он, впрочем непривычно ворчливо. — Знаете, правда.

— Вас не в чем винить, — сказала она, — если предпочитаете жить без любви. Что-то рано пошло не в ту сторону. В ювенильные дни. — Эндерби слегка нахмурился. — Слушайте, — сказала она, — мне сейчас действительно надо лететь. Только попрощаться зашла. Не по-настоящему попрощаться, — сморщила она нос на свои часы. Эндерби встал, чуть скривившись. Судорога в правой икре, в полнейшем соответствии со средним возрастом. — Ну, — сказала она, сделала к нему три шага, наградила одним коротким поцелуем в губы. Его доля, квота, все, чего он стоит. Ее губы были очень теплые. Последний поцелуй и последнее… Как бы зная, она подсказала рефрен, оставила слова, схватила пишущие пальцы, на мгновенье пожала. Перчатки на ней были бежевые, из какой-то дорогой мягкой кожи. Крепкое рукопожатие. Стало быть, стих закончен. Сплошная ложь (предпочитает жить без любви) не будет ложью для всякого, кто ей сможет воспользоваться, для какого-нибудь молодого влюбленного, вынужденного сказать любимой прощай. Поэты, даже мелкие, дарят правильные слова, и маленькая гордость способна превзойти огромную зависть.