Улья Нова - У нас будет ребёнок! (сборник)

– Когда это такое было, чтоб я представлялся плющом? – удивился поручик.

– Да в Твери.

– Ну, в Твери… Тоже мне – вспомнил… Когда-а-а это было! Мало ли кем я мог представляться там подшофе. Слушай-ка, Тимофей, а может, это письмо из Твери? Впрочем, нет, нет, нет! – Ржевский замахал руками. – В Твери я когда-а-а-а еще был! За это время дите успело бы не только родиться, но и порядочно уж подрасти. А в письме значится, что она только понесла, что дите еще даже не родилось… Она так и пишет: «Когда дите появится на свет, мне хотелось бы, чтоб оно было похоже на вас»… Хотелось бы, чтобы было похоже… Хм… От кого же все-таки это послание?

– А вы переберите-ка их в уме, дам-то своих, может, и сообразите?

Ржевский закатил глаза в потолок, после чего с интересом, точно там висели какие картины, принялся разглядывать стену, потом – другую, затем перевел взор на кушетку.

В эту минуту в прихожей задребезжал звонок.

Слуга побежал отворять, и через несколько секунд в комнату вошел гусарский прапорщик Клещев.

– А-а-а, это ты, – разочарованно сказал Ржевский.

– Ого, славно мы вчера кутнули! – оглядывая комнату, воскликнул вошедший.

– Да, кутнули хорошо, – буркнул хозяин.

– Однако, я смотрю, ты как будто не рад мне?

– Ну, как сказать… С одной стороны, я тебе рад. А с другой, признаться, – не очень: голова всякими мыслями занята.

Клещев стал похож на человека, который съел в гостях какой-нибудь кусок и вдруг случайно услышал, как за стенкой хозяин говорит брюзжащей хозяйке, что этого куска, съеденного гостем, совершенно не должно жалеть, что, дескать, кусок этот был никчемным и все равно предназначался дворовому псу.

– Ну, ежели твоя голова мыслями занята… – сказал Клещев, и лицо его стало цвета бутылки дымчатого стекла с красным бордо. – Ежели, поручик, мое появление вам, – он подчеркнул это «вам» – нежелательно, то я, разумеется, немедля уйду.

С этими словами прапорщик развернулся было, чтоб уйти, но Ржевский остановил его:

– Да что ты обидчив, как малое дите, Клещев?! Я тебе, конечно, рад, но тут, понимаешь, такое дело странное… приходила баба…

При слове «баба» Клещев встрепенулся.

– Да нет, я про другое. Представляешь, Клещев, какая-то баба, то есть посыльная, сегодня утром принесла письмо. А в письме этом говорится, что некая особа ожидает от меня дите! – воскликнул Ржевский.

– Дите?

– Дите.

– Это от кого ж у тебя оно будет? – удивился Клещев.

– Хм… Как-то странно это звучит… от кого у меня будет дите…

– Что ж тут странного?

– Да ведь это не у меня от дамы будет дите, а у дамы – от меня. Ты что же, разницы не видишь?

Клещев некоторое время задумчиво разглаживал усы, пытаясь сообразить – в чем, собственно, заключается эта разница, но, вероятно, так и не сообразив, спросил:

– От купчихи Межеумовой, что ли?

– Что ты, что ты! В своем ли ты уме! – возмутился Ржевский.

– А что ж, она, хоть и купчиха, а особа весьма ладная, – возразил прапорщик. – И вот еще что скажу – она, то есть Межеумова, не в пример другой твоей пассии… как бишь ее… тоже такая статная, румяная… Э-э-э… Тоже на «м» фамилия начинается…

– Москальцова, – подсказал Ржевский.

– Да, да, правильно – именно Москальцова. Так вот Москальцова, хоть и роду знатного, хоть и поет как соловей, однако ж бедна как церковная мышь. А Межеумова, если уж говорить положа руку на сердце, конечно, не так хороша, и роду низкого, зато… – тут прапорщик внезапно замолчал, увидев, как Ржевский распахивает халат, направляясь к стоящему на полу сосуду.

Ржевский глянул на Клещева, потом – на сосуд, потом опять на Клещева и со словами «пожалуй, опять обидишься» подхватил кувшин и поспешил в соседнюю комнату. Оттуда тотчас же раздались такие звуки, как будто бы там вдруг объявился некий ручей. Но не тот спокойный ручеек в сени дерев, слушая который дамы и романтические господа любят предаваться мирному созерцанию природы и медитации, а ручей бойкий, весенний, с таким задором струящий свои воды, что человек робкий, пожалуй, отошел бы от него куда подальше, а имеющий практический склад ума задумался бы: «А не построить ли тут какую запруду, не развести ли тут каких водоплавающих, чтоб пользу извлечь?»

Сквозь звуки «ручья» едва пробивался голос поручика. Остававшийся в комнате прапорщик приложил ладонь к уху и даже приоткрыл рот, чтоб расслышать, что говорит ему Ржевский, но расслышать получалось очень немногое.

– Бу-бу-бу, – только и раздавалось за стеной.