Улья Нова - У нас будет ребёнок! (сборник)

– Пойдем, пойдем, – муж помог Лизе выбраться из машины, протянув руку и подтаскивая ее за собой в сторону здания, как бездвижную таксу, как крысу-Ларису.

Странно, но в баре им стало легче, словно они добрались до оазиса после изнурительного путешествия от одного замкнутого пространства к другому. Ему – потому что он словно скинул с плеч тяжелый груз, избавился от надоевшей ноши. Вывел наконец из своей машины ту, которая выходить никак не хотела, выбросил с траектории своего пути. Теперь, когда половина дела сделана, оставалось лишь довершить начатое и отряхнуть руки. Теперь можно в любой момент встать и уйти.

Ей стало легче – потому что все вокруг было и меньше, и темнее. Они сели в самом углу – подальше от людских глаз. Низкие скошенные потолки, столики в нишах. Замкнутое пространство, в котором можно свернуться калачиком. Сердце в кулак, сжатая ладонь, в ладони палец.

Но они какое-то время еще провели вместе, решив на прощание выпить по пинте пива. Отметить, так сказать, это событие. Он заказал светлого, она – темного нефильтрованного. Он был спокоен и весел. Ее мутило. Он выпил свое пиво очень быстро, а она долго смотрела, как по его кружке стекает капля, не в силах приступить к своему.

Выпив пиво, он встал, давая понять, что ему пора идти на работу.

– Подожди…

– Что? – раздраженно повел он плечами.

– Обними меня… – она попросила обнять себя, потому что… (ну, ты понимаешь) потому что больше никогда не сможет обнять его прежнего.

– Легко, – сказал он с такой изящной воздушностью, что после этих его слов последняя надежда, что скрывалась за ее страстными посылами, рухнула. Что-то оборвалось внутри, и не было никаких сил бороться. Не было сил даже встать и что-то еще предпринять. Не было уже сил и желания доставать из глубин своего тела, из самого живота, новый аргумент, который она приберегала на крайний случай. Полная прострация.

Теперь она поняла, что каждый шаг по пути расставания, когда он вел ее от машины к ресторану, был для него шагом облегчения и радости. Это было видно по его почти подпрыгивающей походке, когда он шел через зал прочь, так ни разу и не обернувшись.

– Мерзавец, – прокомментировал я, потому что надо было что-то сказать. И, может быть, потому что сам чувствовал себя в этот момент мерзавцем.

– Нет, он очень добр. По-своему, по-простому добр, – скажет она потом, – если бы его попросили довезти до больницы бездомного, он бы не задумываясь открыл дверцу машины. Я вот со вчерашнего дня сижу здесь и представляю, как он останавливается у сбитой собачки. У той самой таксы с подбитыми ногами. И предлагает довезти до больницы.

– Так вы отсюда, не сходя с этого места, звонили в нашу фирму? – уточнил я, и восхищаясь ею, и жалея одновременно.

– Да, – кивнула она, глядя куда-то в сторону, – до последнего надеялась, что он вернется и заберет меня. Бывало, он заканчивал работу очень поздно.

– А подруга?

– Подруга не смогла. У нее своя жизнь. Муж, дети…

«Надо вытаскивать ее, спасать… – подумал я с головокружительным отчаянием. – Пусть я совсем для нее чужой человек. Пусть я мужчина на час…»

– Надо выбираться отсюда, – взял я ее за руку, – надо скорее убираться вон.

– Да, уже пора, – согласилась она.

Я огляделся: как лучше спасать ее, в какую сторону вытаскивать, отступая? И куда после проигранной битвы идти, где прятаться?

Не помню, говорил ли я, но после тех горячих точек, в которых я побывал, после легкой контузии, мне иногда приходят видения, что я вновь на поле боя. Часто в снах, но порой и посредине дня стоит закрыть глаза – и воспоминания или видения налетают, словно тучи.

Вот и сейчас, после ее рассказа мне стало как-то не по себе. Заболело левое, отвечающее за воображение, полушарие мозга, затошнило в желудке. Острые ароматы кухни, стелющийся дым горящего канцерогенного масла, военные марши и мазурки без остановки от чересчур буйного боевого оркестра, набухшая от смога голова. Будто я оказался на поле брани где-нибудь на болотах в Галиции, и немец пускает газ. Плюс к тому ядовитые выделения с болот. А у нас один противогаз на двоих-троих, и мы дышим в него через раз и через храп. И уже не только противогаз, но и легкие наизнанку, и желудок вывернут, и мы, задыхаясь, харкаем кровью.

Но главное, ее торопливые слова и эта топорная полковая музыка достали до самых печенок, словно пуля или осколок после жесткой сечи. И нужно срочно вытаскивать раненых с поля боя. А нести другого, когда сам задыхаешься, когда самому не хватает кислорода, почти невозможно. Здесь без сподручной материи не обойтись.