Михаил Федотов - Я вернулся

Никогда! Это не для пожирания, это в высшем смысле!

Все, что заплесневеет, я тебя заставлю прожевать, проглотить и съесть!

Ты удивительная мещанка. А еще папа-профессор. Неужели ты не понимаешь, что к весне мы будем варить и есть мокасины.

Вообще непонятно, чего же люди едят? Пенсионеры рыщут по округе в поисках бутылок. Я тоже припрятал несколько бутылок из-под пива на антресолях. Бутылки от шампанского никто не принимает.

На Просвещения сегодня ночью шел снег. Но в квартире тепло, бесплатно телефон, вода. Газ — сущие копейки. Есть консервы и гречка, зиму можно выдержать.

Я получил письмо из Америки от одной докторицы:….

It was so hot here that we broke some power cables and lost electricity in this region of the city. We walked up 32 stories in dark stairways, we had no water, no email! etc. But now we have air conditioning again and everything is «normal» (to the extent that it ever is).

Хорошо, что у нас нет небоскребов! 32 этажа пешком мне был бы не выдержать. И еще в руках полные сетки с продуктами, и подкуренные негры с ножами, которых и не увидеть в темноте! Им тоже нелегко, нечего злорадствовать. Но я продолжаю искать счастливое место на Земле, в котором захочется весело и беззаботно поджидать близкий конец света.

Звоню Фельке Залесову — он зав. отделением в платной поликлинике. Я не видел его двадцать семь лет.

— Феликс Владимирович?

— Да. С кем имею честь говорить?

— Это майор Степанцов из главного пожарного управления. Мы вас очень долго искали. Вы ведь служили в пожарных частях в 1970 году? Так вот вы были премированы медалью и денежным призом. Вы ведь были в первом карауле.

…Клюнет или не клюнет?

Фелька всегда был жадноватым. Против денежного приза он ничего возражать не будет.

— Приз-то большой? — спрашивает он со смешком.

— Да в районе двух тысяч рублей уже набежало, считайте сто долларов. И прекрасная история для «Медицинской газеты»! Награда двадцать лет искала своего владельца! Но вам нужно будет участвовать в лыжном кроссе, 50 км для ветеранов, бежать можно медленно, вы же бывший мастер спорта!

Из небытия всплыл Саша Фрадис. Саша — дезертир американской армии. Во время Войны в Заливе он сбежал из армии, сел в тюрьму, потом появился у меня в Иерусалиме. Или наоборот. Много лет назад мы вместе работали в альплагере, я был врачом, а Сашка работал на кухне. Сейчас он привез в Москву из Германии выставку работ. Он служил офицером в американском корпусе в Мюнхене и там остался. Он не фотограф, у него театрализованные фотопостановки, но он снимает только нимфеток. Все-таки американская армия — это удивительный сексуальный сброд! Перед отъездом из Израиля Саша ночевал у моей подруги Кати Капович. Вечером они много пили. А утром, перед тем как поехать в аэропорт, он просунул голову в дверь и попросил, чтобы Катя его не провожала. Он так и сказал, «можешь не вставать». Катя встала попозже, оттого что в кухне очень пахло. Саша перед отъездом поставил электрический чайник на газ. Чайник обмяк и сам стал очень странной формы, стал похож на хорошенькую скособоченную нимфетку. Я не стал поддерживать с Сашей по телефону разговор о нимфетках. И я побоялся рассказать ему про Машу из подвала. Она — стопроцентная нимфетка. Хорошо бы никакой американский эстет ее там не обнаружил.

Прибежали мальчишки, которые заливают со мной каток. Говорят, что у помойки лежит расчлененный труп. Жалуются, что взрослые его даже не могут прикрыть брезентом. Рядом стоит милиционер, пьет чай из термоса и ест бутерброд с докторской.

Очень тяжело заливать каток, когда нужно переться с ведрами с восьмого этажа. Хорошие дети не помогают мне заливать каток, потому что по утрам они ходят в школу.

Снег идет без конца. Хочется его пить, курить, купаться. Якутская кровь, с этим ничего не поделать. Профессорская дочка вышла со мной убирать снег. Я чувствую себя Макаренко. Может быть, у меня к ней, я боюсь этого слова. Иногда пятилетнего брака и двух сыновей недостаточно, но вдруг, когда фифа, с которой вы проживаете, выходит вместе с вами убирать снег, вы начинаете приглядываться к ней повнимательнее. Скорее всего, ее выход с лопатой — чистейшая случайность. Может быть, она слышала, что мой каток показывали по телевизору. Других реальных причин я пока придумать не могу.

Старушки — смешной народ. Они любят сидеть на морозе и торговать. Идет снег или дождь, но сидит очередь инициативных старушек, обхохочешься. Молодых берут в участок, а старушек милиция не трогает. Старушки и рады были бы, чтобы их увезли с мороза. Но куда их повезешь? И их там надо кормить, даже если это какая-нибудь специальная тюрьма для старушек или спецприемник. Да еще теплой пищей. И милиция их почти бесплатно вообще не замечает. Торгуют кто чем, кто соленьем, кто вареньице варит. Попрячут свои ящики за Союзпечатью и под кустами, а утро наступает и уже снова тянутся с мешочками. Я довольно хорошо варю яблочное варенье и клубнику, скоро я натренирую себя на старушку и попробую с ними там зарабатывать. Правда, радиокомитет обещал заплатить мне за серию передач, но только двадцать семь рублей за семь передач. Это доллар с четвертью. На семь эта сумма вообще не делится, поэтому я не могу определить, сколько стоит одна передача.