Луиза Эрдрич - Пригоршня прозы - Современный американский рассказ

Он все говорил и толкал ее, но Мэки Лаудон больше не слушала. Удивлялась, что сталось с ее силой. Руки всегда были мошными, но теперь она, казалось, не могла их поднять, не могла и слова произнести, а ноги готовы были подломиться и уронить ее в измятую траву и в грязь.

— Предупреждаю тебя, старая дубина, — сказал Гил, — перестань лезть в мои дела.

Он толкнул обеими руками, и она оступилась за край насыпи. Скатилась вниз, ударившись затылком о тротуар так сильно, что на мгновение потемнело в глазах, хотя сознания она не потеряла. Так и лежала, свесив с тротуара левую руку, костяшками вниз. Капли дождя падали в уголки ее открытых глаз. Голоса пререкающихся демонов улетали вверх по спирали, все выше, пока не оставили ее в тишине и пустоте, где не было уже никаких мыслей. Два или три человека прошли мимо, прежде чем кто-то взял на себя труд поднять ее.

— Эх, Мэки, Мэки, — сказала сестра Маргарет с высоты своих шести футов двух дюймов. Она была цвета обожженной глины, волосы под белой шапочкой затянуты назад так туго, что жалостливые глаза, казалось, стали еще шире. — Когда ты в последний раз уходила отсюда, ты говорила громко и ходила гордо, и я надеялась тебя больше здесь не увидеть.

Она потрясла перед носом Мэки Лаудон двумя пилюлями, одна была красная, как пожарная машина, а другая — голубая, как яйцо малиновки. Но Мэки Лаудон не возьмет от нее лекарства. И не станет использовать свои искусные руки на трудотерапии. Она не пойдет на занятия групповой терапией и не будет ни с кем общаться. Она не будет даже говорить. Не будет. Не будет.

Когда демоны исчезли, внутренняя тишина стала по-настоящему глубокой, но Мэки Лаудон не сознавала этого. Голоса людей были далеки и совершенно неразличимы, словно стрекотание кузнечиков в траве. Она позволяла себя пасти, перегонять по отделению с одного места на другое, двигалась, как эксгумированный труп, который заставляют шевелиться серией гальванических ударов. Она сидела на пружинном диване в дневной палате и шевелилась не больше, чем каменная глыба. И совершенно сам по себе ее левый глаз поднимал и опускал свое ящеричное веко. Санитар возил перед ней шваброй; вперед-назад, вперед-назад. За ее спиной шлепали по столу карты и бормотали голоса, сливаясь с треском в ненастроенном телевизоре. Времена года сменялись за небьющимся оконным стеклом, словно слайды на экране.

«Мэки Лу! Мэки Лу!» — услышала она, но это случилось намного позже того, как Мэки начала узнавать свое имя или его вариации. Голубоватый султан пламени взметнулся к темному потолку и пропал. И она вдруг села и огляделась. Через две кровати от нее в длинном ряду спящих Малыш Уилбур подпрыгивал на своем матрасе. Обычно его привязывали, как это он сумел освободиться? Но все, что произошло потом, было еще более невероятным.

— Мэки Лу! Смотри на меня, смотри на меня, Мэки Лу!

Малыш Уилбур перестал прыгать, как обезьяна, брызнул себе в рот жидкости для зажигалок и резко дунул на зажженную спичку. Еще один плотный огненный шарик пронесся по воздуху к двери, освещая троих санитаров, которые, чуть не сбивая друг друга с ног, ворвались в палату, чтобы пригвоздить Малыша Уилбура к полу, запихнуть в смирительную рубашку и выволочь его, кричащего и брыкающегося, из палаты.

— Смотри на меня, Мэки Лу!

Но крик его утонул в голосах демонов. Азазель и Элиэль снова были здесь, бешено споря о значении того, что они видели, — тараторили с такой быстротой, что ничего нельзя было разобрать, но через час, придя к некоторому согласию, утихли и обратились к ней.

У нас есть идея, — заявил Элиэль. — Мы придумали, как можно справиться с твоей бедой.

Мэки Лаудон медленно и печально покачала головой на подушке.

— Но вы ведь ненастоящие, — сказала она.

Тебе лучше знать, — ответил Элиэль.

— Ладно. Но сделать вы ничего не можете.

Может быть, — согласился Элиэль, — но смотри, мы покажем тебе, как это сделать.

— Хорошо, — сказала она, — по крайней мере, я вас выслушаю.

И слушала покорно и внимательно до самого рассвета. Встала она, как обычно, вместе со всеми, вместе со всеми прошаркала в очереди, чтобы получить поднос с завтраком. Но когда их привели в дневную палату, позвала сестру Маргарет, попросила свои таблетки и еще раз начала с волшебной быстротой выздоравливать.

Когда Мэки Лаудон выпустили, была весна, и трава в ее палисаднике стояла по колено, но в доме мало что изменилось. Она предприняла вялую попытку обмахнуть пыль, потом выдернула стамеску, торчавшую между глаз Медузы, лизнула большой палец и смочила раненую древесину. Основательно подумала, пошла в спальню, сняла большое зеркало с двери платяного шкафа и пристроила на кресле в гостиной. Отражение переворачивало все ее движения наоборот, и из-за этого она ранила себя во время работы. Мэки потратила остаток дня, чтобы приноровиться, проработала всю ночь, и к следующему утру дело было сделано, а она даже не почувствовала усталости.