Луиза Эрдрич - Пригоршня прозы - Современный американский рассказ

— Ну, доволен? — спросила Элисон, когда я во второй раз прошел мимо нее.

Казалось, она валится с ног, совершенно раздавлена моим безумием. Я с болью в сердце задумался над тем, как случилось, что она, рыжеватая блондинка, закончившая с отличием факультет экономики, умеющая ругаться по-немецки и сражаться в волейбол так же яростно, как игрок-олимпиец, оказалась со мной.

— Пожалуйста, — сказал я, не так уж твердо зная, о чем просить. — Ты просто дай мне еще одну минутку, подожди здесь, ладно?

И снова меня вело, я взбежал по лестнице и направился в кабинет, когда-то его, теперь мой.

У двери заправил рубашку, пригладил волосы. Все его барахло я отвез на тележке в подвал — бумаги, красивую одежду и дорогие туалетные принадлежности, — отвез за годы до этого вечера, еще когда вернулся домой, а сейчас пытался, здраво размышляя, понять, на что он мог бы там смотреть. Да, у меня был беспорядок, чудовищный беспорядок. Я не столь педантичен, как он. Так что же ему было делать с моими книгами, хламом, в котором я терял себя, юриста, или с моими блестящими студенческими работами, с неотвязно беспрерывной болтовней, скажем Фолкнера, или с дождливыми домыслами Вордсворта насчет колокольного звона. Я представлял себе отца изучающим с подозрительностью копа пеструю мешанину на моих стенах: вырезанную из каталога картинку с изображением форели, которая, если щелкнуть пальцами по ее рту, качала хвостом; карточку Медицинской миссии Прямого пути сестер Богородицы; полное собрание лирических посланий к «Луи, Луи», наверное, самых грязных песен в Америке.

— Отец, — проговорил я.

Я не вошел туда. Ни к чему это было. Я просто окинул взглядом свой дом, мрачный и запущенный. Внизу несколько дверей: моя комната, комната матери, ее спальня; теперь, когда мать в инвалидном доме, — наша с Элисон. Пол вокруг меня был в пятнах; белые пятна, как хлорка на деревянных половицах; ковровая дорожка когда-то создавала ощущение праздника, ее рисунок, замысловатый и отчетливый, теперь кажется вытертым и пыльным, как старая вышивка. Обои в верхней части стен были пятнистыми, деревянная обшивка понизу — исцарапанная, инкрустация на ее ореховых панелях местами расшаталась и потрескалась. Штукатурка отстала, это было заметно, и три голые лампочки торчали в люстре в дальнем конце зала, дверная ручка шаталась под моей рукой, пол под ногами покачивался, как будто дом попал в дикий шторм, и возникало ощущение, что жизнь идет где-то в другом месте — например, внизу, возле камина в гостиной, где барон Хенли в миллионный раз рассказывает анекдот о джентльмене, наводящем блеск на свои туфли.

— Ты права, — сказал я Элисон позже вечером.

Я был тогда пьян, и чувство реальности с бульканьем утекло в дыру у моих ног.

— Знаю, — сказала она, гладя меня по голове.

Я снова был мальчиком — нашкодившим, пристыженным, очень сонным. Мною владела мысль, некогда такая же важная, как деньги, или любовь, или смерть.

— Элисон. — В ее имени оказалось слишком много звуков, и не хватало воздуха, чтобы оно было по-настоящему прекрасным. — Ты выйдешь за меня замуж, правда?

Их было две, потом три, каждая расплывалась по краям, они, вихляясь, кружились и кружились, словно кабинки на колесе обозрения.

— Посмотрим, Картер, — говорили они слева и справа от меня. — Посмотрим.

А вот каковы факты, которые я узнал от моего отца в тот день, всего несколько лег назад, когда он снова появился, чтобы поколотить меня. В Кальюмет-Сити, штат Иллинойс, он руководил забастовкой на заводе компании «Глоуб Айрон»; прочитал лекцию в Гарвардском клубе в Ньюбург-Хайтсе; работал в компании Пфафа в Лос-Анджелесе, в гольф-клубе «Эльдорадо» в Арканзасе, в клубе серфинга Майами. Он познакомился с карикатуристом «Чикаго трибюн» Джоном Т. Мак-Кетченом и, в клубе «Дикобраз», с романистом Дж. П. Марквеном. Он танцевал ча-ча-ча с Клэр Буг Льюс [8] Клэр Бут Льюис (1903–1987) — писательница и журналистка; депутат конгресса США; первая американская женщина-посол. , произносил тост на Бродвее, открывая «Змею в спешке». Он выступал на авианосце «Тарава» в Норфолке, один семестр преподавал в Виндзорской школе, ему удалили аппендикс в больнице Анны Жак в Ньюберипорте, месяц он распоряжался сотрудниками «Космополитен», ездил на гольфмобиле, изготовленном компанией «Форд». Он мечтал поехать в Бангкок, в Каир, посетить пандита Неру, пожить в лондонском «Савое». Он напивался с мужчинами, которых звали Кэбот и Дэнни, с женщинами, которых звали Аделаида и Перл. Починил пишущую машинку, раздувал мехи, торговал кухонной утварью. Водил яхту, называемую «Штормовые моря», объездил жеребца-четырехлетку по кличке Томас Хэрроу, заарканил страуса.