Луиза Эрдрич - Пригоршня прозы - Современный американский рассказ

— Деверь, — подсказала я.

— Да, деверь. Когда вы и ваш деверь были дома.

По тону Марсии я поняла: она не верит, что Джордж — брат моего покойного мужа. Увы, он был и в самом деле его брат — тот самый брат, который всю жизнь портил нам праздничные обеды, потому что вечно опаздывал, который уморил все мои домашние растения, когда мы единственный раз в жизни уехали с мужем отдыхать на две недели и попросили его присмотреть за домом. Всего один раз отпуск у мужа продолжался две недели. Ему вечно врали — обещали эти пресловутые две недели, но все ограничивалось самое большее десятью днями. Там, куда мы уехали в тот единственный раз, не было телефона, и вызвать его раньше срока на работу они просто не могли. Муж не выдерживал такой нервной нагрузки, а начальство нанимало молодых, освобождало их от ночной смены, а он был на работе в постоянном напряжении, мне ли не знать. Он пил, только когда ощущал, что выхода нет. Не будь он пьян, разве стал бы переходить дорогу перед автофургоном? И разве стал бы пить, относись к нему начальство по-человечески?

И потому, когда я увидела Марчентов, на сердце у меня стало тепло: они спускались по лестнице, и он обнимал ее за плечи. На свете мало доброты. Что толку от доброты, если ее проявляют лишь на похоронах, или когда ты попал в больницу, или тебя выгоняют на пенсию? Мы сильно недооцениваем значение руки, лежащей на плече. Даже на Марсию Файнберг вид этой пары подействовал умиротворяюще.

— В другой раз, — сказал Бад Марчент, протягивая мне свободную руку. Нэнси всхлипывала, уткнувшись ему в грудь. — Надеюсь, мы приедем еще раз и поговорим о покупке вашего очаровательного дома.

— Простите нас за шум, — сказала я, пожимая ему руку. — Когда теряешь близких, трудно справиться с эмоциями.

— Ее деверь очень переживает, — добавила Марсия Файнберг. Бада Марченга она пыталась в этом убедить или себя?

Я открыла парадную дверь и зажгла фонарь во дворе, чтобы им было удобнее идти к машине.

— Она вроде бы что-то о кино говорила, — крикнул из кухни Джордж. — Может быть, сходим, как ты?

Я закрыла дверь. На диване по-прежнему лежала коробочка — какая хорошенькая, подумала я. Подошла поближе и увидела, что она в магазинной обертке.

Ко мне подошел Джордж.

— Разверни, — сказал он.

— Это для меня?

— Предназначалось ей. На случай, если бы раньше отшить не удалось. Уж этого она бы не выдержала.

— При чем же тут я?

— Не важно, открой. — Он нетерпеливо кивнул. — Я ей сказал, что это подарок по случаю помолвки. Она должна была открыть в твоем присутствии.

Джордж переступил с ноги на ногу. В полуосвещенной комнате он был очень похож на моего мужа — того же роста, такой же упрямый — ни за что не отступится, пока не добьется своего.

Я открыла коробочку. Естественно, я ожидала увидеть кольцо, но в ней лежал крошечный мяч на цепочке. Вылитый мой муж, с его детской любовью к игрушкам. К игрушкам, с помощью которых он всех разыгрывал.

Впрочем, кто знает, почему Джордж отталкивает от себя женщин? Кто объяснит, почему мой муж не отстаивал свои права? Кто должен топнуть ногой, наблюдая за всеми нами с неба или еще откуда-то, топнуть и навести порядок?

Я взяла пальто, Джордж надел куртку, и мы пошли с ним пешком в кино.

Совсем стемнело. Не будь на улице столько домов — и с моей стороны, и напротив, — не свети так ярко их окна, нам пришлось бы двигаться чуть ли не ощупью, не отрывая глаз от земли. Но дома стояли ровными рядами и направо, и налево, им не было конца. Некоторые хозяева, как и мой муж, украсили окна ставнями. Ставнями и алюминиевыми наличниками.

Ann Beattie, «Such Occasions»

Copyright © 1990 by Ann Beattie

Опубликовано в «Нью ингленд ревю»

© Ю.Жукова, перевод

В сборник «Пригоршня прозы» американские составители включили двадцать пять лучших (по их мнению) американских рассказов, написанных двадцатью пятью лучшими (по их мнению) американскими новеллистами и вышедших в течение одного года в самых престижных (по всеобщему мнению) американских журналах — от респектабельного «Норт америкен ревю», которому скоро стукнет два века, до неизменно популярного «Нью-йоркера» и слегка сомнительного «Плейбоя».

В книге представлены авторы разного возраста, происхождения, пола, литературных наклонностей, привязанностей и школ.