Александр Морозов - Центр

Конечно, он никогда не произнес бы этого вслух, если бы и впрямь рядом шел Витя. Карданов без труда уловил бы не слишком запрятанную за этим философствованием растерянность и неготовность к действию. Но он не стал бы, конечно, уличать в этом оратора и требовать от него чего-то конкретного. Напротив, все уразумев, он предоставил бы Юре максимальную возможность сохранить лицо и для этого специально утопил бы свое понимание и разочарованность в лирическом тумане. В таком вот примерно стиле: «Играйте, друзья мои, — сказал бы он Юре, — у каждого свой шанс. Вы знаете, что я не стану раскладывать комбинации против вас. Я даже попытаюсь соответствовать. Не испортить. Но Люде не удастся помочь мне. Я благодарен ей, что она считает меня человеком. Таким же… За упорство ее. Ведь столько лет она это пыталась… Но помочь мне ей не удастся. Ты слышишь грохот грузовиков по трамвайным рельсам? А за Страстным бульваром идет Цветной. Там асфальт горбится вверх. Там кинотеатры, рынок, Садовое кольцо… Я иду в рубашке, продуваемой насквозь теплым июльским ветром, я слышу грохот грузовиков по трамвайным рельсам, и молодые грузчики весело матерятся, зверски хватаясь за подпрыгивающие, пустые ящики. Они ничего не боятся. И могут не материться. Да уж так, июль. Попробуем, Юра. Догоняй этого, с «дипломаткой». Попробуем, поставим вторую серию. Пленка есть. Какого черта? А Кюстрин — тот и пробовать не станет».

Юра чуть не наткнулся на шагавшего впереди Додика. Они подходили к Людиному подъезду, и Юра успел заметить, как в метрах двадцати перед ними туда нырнула плотноватая фигура Димы Хмылова.

Квартира была просторной, крупной во всех ее частях и сочленениях. В центре вообще-то квартиры большие, но многие из них уже давно превращены в коммунальные. А эта — отдельная. И крупная — как те объекты, наверное, которыми руководил когда-то Людин отец. Люда принимала всегда только в одной из трех комнат, в самой большой, которую в стародавние времена называли бы гостиной. Из двух остальных никогда — на Юриной памяти то есть, сколько он ни бывал здесь, — не доносилось ни звука, лученышка светового не прошмыгивало. Хотя в дверных проемах, казалось, и дверей-то не было. Не видно их было. Эти комнаты отделялись плотными портьерами, добротными, старинными изваяниями из красивой, глухих тонов, материи, не колеблемой воздухом, висящей неколебимо, как высеченными гранитными складками на средневековых задрапированных статуях.

Когда они приходили сюда школьниками, тоже случалось, что из зашторенных комнат выходили незнакомые или полузнакомые им люди — тот же Додик, например, или одна из Людиных тетушек — быстро пересекали гостиную, здороваясь со всеми присутствующими единым кивком, Люда провожала их в прихожую, оттуда слышались приглушенные голоса, затем звук открываемой входной двери, а затем к ним возвращалась сама маленькая хозяйка большой квартиры и продолжала прерванный разговор, как правило, не находя нужным хоть что-то сказать об исчезнувшем госте.

Меряя шагами гостиную, а потом остановившись у окна и глядя вниз на слишком знакомый перекресток, который, казалось, он видел не то что с рождения, а как будто даже из прежней жизни, пролетая по небу и заглядывая вниз, в просветы между облаками, Юра занимал себя разными мелкими соображениями. Время пока свободно, им еще не занялись. В одну из зашторенных комнат удалилась Барсова с Людиным сыном, а гостя опять-таки даже не обеспокоились подвести к ребенку, посюсюкать-поизумляться, какой, мол, очаровательный малыш, как это обычно принято; в другую скрылись Люда с Додиком, и, по-видимому, там же находился Хмылов. А может, и кто еще. Места хватало. И среди мелких соображений, которыми занимал себя пока Гончаров, нашлось место и такому: не так-то это и просто Люде не трогать основной капитал. Может быть, и оправданно то, что она не без гордости одним из первых упомянула это свое достижение. Ну хотя бы вот эта огромная площадь, заботу о которой Люда приняла на себя еще школьницей, а она ведь не член творческого союза, не кандидат и не доктор наук, значит, за излишки жилой площади приличную сумму выплачивает. Не меньшую, наверное, чем другие ежемесячный взнос за дорогой кооператив. И далее: в квартире много мебели, книг, посуды и одежды — вообще много вещей. И пусть не по ниточке все выровнено, и вообще нет впечатления вылизанности, но паркет незатоптан, пыли ни на шкафах, ни на люстрах, столах, книгах нет, явно кто-то приходит и основательно убирается. Самой Людмиле по ее кондициям такой уборки не потянуть, и не стала бы она сама. Значит, кто-то приходит. И не за просто же так.