Арчибальд Кронин - Северный свет

— Пожалуй, да.

Оба помолчали. Словно извиняясь за свою праздность, она сказала:

— Я еще ничего не успела сделать, ничегошеньки.

— Разве ты не работала в саду?

— Нет. Во всяком случае, недолго.

Снова молчание. Она отвела глаза.

— Я даже поесть тебе не успела приготовить. Придется бежать в лавочку.

— Ты что-нибудь забыла купить?

— Да.

— Позволь я схожу.

— Нет, нет… мне хочется подышать воздухом. Я сейчас вернусь.

Он заметил, что, перед тем как уйти, она вынула из комода свою сумку. Поскольку в лавочке они платили по счету раз в месяц, он сразу догадался, что она пошла звонить по телефону. Все это было настолько очевидно, до такой степени выдавало ее неумение обманывать, что ему стало еще горше.

Он заметался по комнате, впервые за многие месяцы поняв, как ему нужна Кора. С самого начала он принял с ней покровительственный тон и держался с напускным равнодушием, постепенно привыкнув считать ее неотъемлемой частью своей жизни. Сейчас угроза потерять Кору возродила в нем былое чувство. Она принадлежит ему… ему… никто не должен стоять между ними. Но ему надо быть спокойным — ради себя и ради Коры. Разве доктор Ивенс не предупреждал его, чтобы он не смел волноваться, не поддавался чувству обиды? Но как справиться с ожесточением, которое вызвал в нем Най? В голове у Дэвида стоял такой гул, что на миг ему показалось, будто он теряет сознание: пришлось закрыть глаза и, чтобы не упасть, ухватиться за край стола. Пытаясь взять себя в руки, он поднялся в мансарду и по привычке поставил пластинку. Но тут же выключил патефон. Сегодня его любимый Берлиоз [15] Гектор Берлиоз (1803-1869) — французский композитор, дирижёр, музыкальный писатель периода романтизма. не приносил успокоения, а, наоборот, еще больше возбуждал. Что же до рукописи, лежавшей у него на столе, то Дэвиду даже смотреть на нее не хотелось. Книга, на которую он возлагал столько надежд, вдруг потеряла для него всякий смысл.

Он сел и начал прислушиваться, не идет ли Кора. Через некоторое время, показавшееся ему бесконечно долгим, входная дверь хлопнула, и из передней донеслись ее шаги. Она прошла в кухню, и время от времени он слышал, как она там ходит, приготовляя ленч. Обычно она звонила в колокольчик ровно в половине первого, но сегодня позвала его лишь после часа.

Спустившись вниз, он увидел, что она умыла лицо и напудрилась, веки у нее уже не были такими опухшими, но она была очень бледна и казалась совсем больной. Однако с упорством отчаяния она по-прежнему держалась неестественно оживленно и даже заискивала перед ним, что выглядело фальшиво и было совсем ей несвойственно. Сначала она болтала о всяких пустяках, затем неумело завела речь о том, о чем они говорили накануне.

— Ты, наверно, решил, что я совсем одурела, правда, Дэвид, когда я предложила уехать куда-нибудь?

— Нисколько. — Он вынужден был отвечать ей в том же притворно веселом тоне. — Вполне естественно, что человеку хочется переменить обстановку.

— Но ты не сможешь поехать из-за книги, да?

— Книга — это еще не самое главное. Если тебе действительно хочется, то, я думаю, мы могли бы поехать.

— Правда? — И прежде чем он успел ответить, она поспешно добавила: — Я тут на днях читала в одном журнале про человека, который поехал в Калифорнию и стал выращивать апельсины. Климат в тех краях замечательный, теплый, солнечный. И он заработал много денег. Вот бы и нам, Дэвид, тоже поехать туда, а?

— Но я ничего не смыслю в этом.

— Мы бы научились. Я бы стала работать, как… как не знаю кто. Да и для твоего здоровья, может, там было бы лучше, чем в Слидоне.

Все это могло бы показаться очень забавным, если бы не было так грустно. Хотя напряжение начинало сказываться, Дэвид все же пытался держать себя в руках.

— А я думал, тебе хочется поехать во Францию.

— Если только так, ненадолго.

— А в Калифорнию — насовсем?

Она кивнула и только хотела было что-то сказать, как вдруг горло ее сдавила спазма. Стараясь держаться естественно, она заставляла себя есть. Но желудок взбунтовался, и, задыхаясь от приступа тошноты, она закашлялась, потянулась за стаканом воды и разрыдалась.

Он подошел к ней. Вся его решимость исчезла. Он понимал, что не должен задавать ей вопросов, но уже не мог удержаться:

— Ради бога, Кора, что случилось?

Произошло то, чего он больше всего боялся: она уклонилась от ответа.

— Ничего. Ничего не случилось.

— Нет, все-таки что-то есть. Ты так расстроена.