Валентин Сафонов - Ленивое лето

Я навернул и хлеб, и молоко. Потом вытянулся на раскладушке, раскрыл книгу: Колька мне ее на прощание в руки сунул, предупредил, что на один день дает. Книга все про то же, про полицейского комиссара Мегрэ, про то, как распутывает он всякие разные преступления.

Но сегодня мне что-то не читалось. Глаза скользили по страницам, а в голове была сплошная каша. Всякая ерунда лезла в башку. И призрак, который час назад привиделся Кольке в саду у Сычихи. И сам Колька… Он, поди, тоже вертится сейчас в постели, потому что, видите ли, девчонки котелок ему забили, спать не дают. А у нас в деревне, между прочим, ни одной девчонки нашего возраста нет. Не нарожали их в свое время. Да и ребят нет, кроме нас с Колькой. Есть еще Мишка с Люськой, так они шкеты, малявки. «Бесперспективная деревня, — любит говорить о Новом Мире директор совхоза. — Скоро на центральную усадьбу переселять вас будем». Скорей бы. Там школа под боком и кино крутят каждый день. Квартиры там тоже подходящие — в каменных домах, с центральным отоплением… А дома я ныне весь день не был, но домой и идти не хотелось. Юлька с матерью дуются друг на друга, как мышь на крупу, а перепадет под горячую руку мне. Дело знакомое… Зря Колька этому вислоухому шимпанзе с квадратной челюстью по физиономии не заехал. Я рядом стоял, в случае чего помог бы… Интересно, где этот толстяк такого потешного кобелька выкопал? А интересно, в самом деле, кто этот толстяк? Вот вопросик подсыпал: в чем, говорит, смысл твоей жизни? А в чем смысл мамкиной жизни? Юлькиной? Дяди Сени Моряка? А моего отца? Жил себе, как добрые люди живут, работал трактористом, а потом снюхался с какой-то буфетчицей в Ряжске, бросил семью и глаз не кажет, будто нет у него в Новом Мире ни жены, ни детей…

И почему оно так бывает? День погуляешь по пляжу — такого насмотришься, аж противно станет. Парни возле девчат увиваются, девчата за парнями ухаживают. Как стемнеет — по парам все разобьются. Никто ж их силком не заставляет, никого ни к кому не привязывают. Сами выбирают.

А потом, гляди-ка, как у матери с отцом получается. Или как у Юльки с ком-то там. Всяк в свои кусты.

Если на пляж каждый день ходить — поверишь, что все люди только ради своих удовольствий жить хотят…

Так вот и вертелся я на старой скрипучей раскладушке, и никак не мог заснуть, потому что нахлынули на меня сразу сто дурацких вопросов. Даже когда свет выключил — легче не стало. Какие-то мелкие мошки жалили меня никогда раньше не водились они в сарае. Или раньше добрее были? Укушенная Пиратом нога саднила. Зря я у колодца ногу не ополоснул, от воды полегчало бы. Но вставать и тащиться к колодцу мне не хотелось.

А Колька теперь тоже не спит, и не о девочках он думает — о кладе, о том, как бы опередить толстяка.

А что, если Колька Фиксатого встретит? И спросит его? Надо бы мне не на Фиксатого сослаться…

Проворочался я до петухов, а когда взголосили они от двора к двору, взял и заснул.

Мы сидели на жнивье, в тени комбайна. От крашеных его железок и деревяшек исходило ровное, спокойное тепло. Дядя Сеня Моряк сделал перерыв на обед — развернул на стерне полотенце, толстыми кусками нарезал хлеб и сало, пригласил нас:

— Подрубаем, хлопцы?

Подвинул мне и Кольке по ломтю хлеба и малосольному огурцу. Я мотнул головой, отказываясь: обед-то в поле дядя Сеня брал на себя одного. Колька, не будь дураком, ухватился и за хлеб, и за огурец, и еще к салу руку протянул. Он всегда голодный, вечно зудит об этом.

На то, как Колька молотит зубами, дядя Сеня смотрел с откровенным удовольствием.

— На воинской службе, — сказал он, — таким гренадерам, как ты, Николай, двойную порцию съестного дают.

Под выцветшей дырявой тельняшкой дяди Сени могучими буграми катались мышцы. И сам он жевал с волчьим аппетитом, будто наперегонки с Колькой. Я отвернулся, глотая слюну.

— Рубай, тезка, — подтолкнул меня дядя Сеня, но я снова мотнул головой. Теперь уже из-за дурацкого упрямства.

— Хороший работник и есть обязан хорошо, — подвел итог дядя Сеня, сворачивая полотенце. — Я вот на жатве полторы нормы каждый день выдаю. А почему? Потому что сыт. Голодный столько не сделал бы, где там…

Он достал из кармана пачку «Примы», помял сигарету в пальцах.

— Слушай, Николай, айда ко мне штурвальным. Помощником. Хватит без дела кантоваться, а? Мы и по две нормы с тобой выжимать будем.

Колька, дожевывая хлеб и сало, равнодушно пожал плечами.

— Я после школы отдыхать должен. Положено.