Вадим Чекунов - Шанхай. Любовь подонка

Любовь сейчас совсем к другой девушке.

«В платье из красных шелков», — тут же вспомнил Инкин шепот в такси.

«Она — далеко. Между нами — равнины, горы, леса и пустыни. Тысячи километров. Надежный барьер».

Я действительно прятался за эти детские отговорки, накрывался ими, как одеялом, с головой.

А потом пришло еще одно письмо.

Одеяло сдернуто, меня скинуло с кровати, я лежу на полу, ошарашенный.

Весной, написала Инна, от их фирмы в Шанхай поедет несколько человек. Что-то там по строительству, я не очень вникал. Подготовка к ЭКСПО. «Расширение братских связей».

Она — в составе делегации: «Мне будет очень приятно, если ты встретишь меня. И вообще — увидеться».

…В тот день я встречался с Ли Мэй. Целовал, обнимал, шептал на ухо, бог знает какие глупости — я ведь правда любил ее. Но, проводив до общежития, шел к себе и думал об Инне.

Я брел по холодной и серой улице, разглядывая возле дверей магазинов и банков каменных львов, кучерявых и пучеглазых. Это ж надо, думал я, столько прожить тут, чтобы только сейчас догадаться, какой еще город, напичканный львами, мог стать побратимом Шанхаю… И усатые драконы, извивающиеся на огромных вазах, — несомненные, хоть и дальние, родственники питерских грифонов…

Иначе и быть не могло.

Инкино появление в моей жизни — всегда напоминает дурной сценарий плохого фильма…

У меня — две женщины. Обеих я люблю.

Я — вангоговский кипарис. Надо мною — луна и солнце…

…Солнце жарит сквозь толстое стекло, и я задергиваю шторку. Вернее, пытаюсь: чертова тряпка не поддается, где-то ее заклинило.

Да и хрен с ней.

Эка поволокло…

Надо действительно выпить немного.

Совсем немного.

Подзываю официантку и тычу пальцем в пустой флакончик из-под байцзю:

— Еще один.

Принесенную водку я вновь выливаю в стакан и выпиваю уже без всяких «ганьбэй!». Даже запивка не требуется — так хорошо идет на этот раз. Может, на меня опять пялится весь ресторан — народу заметно прибавилось, почти все столы заняты. Мне не до этого — я разглядываю свой стол: серые крошки пепла на скатерти, пара капель темного соуса, скомканные салфетки.

Закусываю курицей и арахисом, отодвигая палочками к краю тарелки крохотные красные колпачки перца — точно так же в армии черенком ложки выгребал из каши крысиное дерьмо. Сдается, что и меня все время кто-то отодвигает на задворки, ad marginem, и я не знаю, что с этим делать. Как шарик на резинке, бестолково мечусь туда-сюда, ударяясь и отскакивая, отбивая себе бока. Слева болит сердце, справа — печень, по утрам болит голова. Осталось подцепить какую-нибудь заразу у девок в массажном салоне, и можно размашисто креститься, показывая доктору больные места.

Я не знаю, не понимаю, почему случается именно так.

Мои мысли постоянно убегают в прошлое. Возвращаются в настоящее и снова откатываются назад, как вода у скалистого берега. То, обнажая, то пряча под шипящей пеной события прошлого.

Точно одинокий Робинзон, тронувшийся умом от нужды и неудач, я брожу по прибрежной кромке, ковыряю ногой песок, перелопачиваю его, просеиваю руками — в попытке понять, где случилась ошибка, надлом… Когда я успел стать антиподом царя Мидаса? Почему все, к чему я ни прикоснусь, в итоге превращается в дерьмо и почему я увяз в нем настолько, что успел обжиться, пригреться и вне его — чувствую себя неуютно?..

Ведь когда-то все было по-другому.

Совсем по-другому.

Взять хотя бы наше путешествие с Ли Мэй.

Короткая поездка на три дня, бегство из шанхайского стекла и бетона в провинциальный пригород.

Я помню каждую мелочь, каждую деталь. Порой мне кажется, что-то появилось позднее, рожденное моим воображением, но какая разница… Ведь я вижу все так, словно это было вчера…

…Вчера, провожая Ли Мэй до общежития, предложил куда-нибудь съездить. Неважно, куда. Легко и радостно согласилась. И вот — настало сегодня: вокзальная суматоха, толчея; сумки, баулы, пакеты; хаос толпы, людское море; мусор на полу, пыль в воздухе; гомон, трели свистков; пуговицы на мундирах распорядителей, красные повязки на рукаве; запах табачного дыма, еды…

Идут, бегут, сидят, курят, едят, прихлебывают из термосов, ругаются, смеются, плюют на серый каменный пол.

Смуглые лица, морщины, темные пальцы, коротковатые брючки, стоптанная обувь.

Очередь в кассу. Два билета, туда и обратно.

Зал-накопитель. Пластиковые ряды кресел. Бегущая строка красных иероглифов.