Светлана Замлелова - Посадские сказки

Испугавшаяся и растерявшаяся в первую секунду Христина, опомнилась и уж хотела кричать, чтобы сбежавшиеся слуги вытолкали за ворота купца Моисеева. Но глядя на Фрола Савельича, которого странная сила бросила на пол, скрутив и обезобразив, Христина развеселилась. Ей вдруг захотелось проучить купца. И будучи нрава лёгкого и беспечного, во всём всегда отыскивая весёлое, и всё обращая в смех, она тут же придумала, как лучше это сделать.

— Вы, Фрол Савельич, потише, — понизив голос, сказала она притихшему вдруг купцу Моисееву, на которого голос Христины подействовал отрезвляюще, — не ровён час — сбегутся. А вы вот что… Завтра в полдень… приносите свои… сто пятьдесят рублей.

Едва ушёл Моисеев, Христина, набросив на плечи белую шаль, побежала к отцу Македону, своему духовнику, жившему на той же Дворянской улице. Служил и настоятельствовал отец Македон в Архангельской церкви, что на Красюковке. Родом был батюшка из Малороссии, сохранял хохлацкие привычки и вкусы, отчего к столу у него подавались нередко вареники, и всегда стояло нарезанное сальце. Старшего сына своего — Богдана — готовил отец Македон по духовной части, для чего отправил его учиться в Киев, вызвав, само собой, удивление и насмешки посадских людей. И о Богдане Шипуле стали говорить, что он де за три моря бежит за тем, что дома лежит. А иные, усмехаясь, прибавляли: «Дураки да бешены не все перевешаны».

В ту пору, о которой идёт речь, Богдан Македонович прибыл в отчий дом. Кажется, на вакации. Дома был он ласкаем и потчуем беспрестанно, время проводил в неге и всевозможных удовольствиях. Учился попович — Бог его знает — где-то в Киеве, не то в бурсе, не то ещё в каком заведении, но только стал он совершенным хохлом, а изъясняться предпочитал теперь на малороссийском наречии. Бурса ли, Киев, а, может, длительное пребывание вдали от отца с матерью развратили поповича совершенно. И когда торговки или игрушечницы заводили о нём на площади разговор, то непременно заговорщицки переглядывались и хихикали. Росту попович был богатырского, говорил голосом низким и таким зычным, что, казалось, все мелкие предметы вокруг дрожали и подпрыгивали.

И когда Христина вошла в полутёмную прихожую отца Македона, первое, что услышал она, были громом прозвучавшие откуда-то из недр дома, слова:

— … Чи хочь воды тут напытыся дадуть?..

А в следующее мгновение Богдан Македонович появился в прихожей, держа в руках высокую глиняную кружку и довольно громко прихлёбывая из неё. Завидев Христину, он изобразил на лице своём удовольствие и остановился прямо напротив гостьи.

— Що ж ты, до мене? Ягидко? — спросил он у Христины.

Христина, никак не ожидавшая, что в доме духовника её ждёт такой игривый приём, в недоумении отвечала, с любопытством оглядывая поповича:

— Я… я к отцу Македону…

— Эта… к батюшке, — прошамкала Митрофановна, бойкая старуха, жившая в доме отца Македона и доводившаяся ему какой-то дальней роднёй. Митрофановна сама отворяла Христине и привела затем Богдана Македоновича.

— Нету… нету батюшки, — обратилась она к Христине.

И тыча скрюченным пальцем в Богдана Македоновича, прибавила зачем-то:

— Вот. Они есть.

— Ну! Стара! — скомандовал попович и мотнул головой, делая старухе знак, чтобы убиралась.

Митрофановна, ковыляя, убежала.

— Когда же вернётся отец Македон? — робея отчего-то, спросила Христина.

— Ах ты ж! Яка непонятлива! — притворно заахал Богдан Македонович, утирая губы рукавом старого побуревшего подрясника. — Ну, ходы ж сюды, зиронька! На вушко скажу…

И, пристроив на какую-то не то табуретку, не то тумбу, оказавшуюся под рукой, свою кружку, попович шагнул к Христине. Христина отступила на шаг.

— Яка ж гарна — умру! Яки ж очи… Якой поволокой взялись… Таки очи бувають тилька у закоханив… — понизив голос, сказал Богдан Македонович и ещё приступил к Христине.

Христина, слушавшая, точно заворожённая, полупонятные для неё слова, отступила ещё на шаг.

— Закохана, це ж ясно! Але в кого?.. Не за мною ли мреш, рибонька? — зашептал попович, и Христина ощутила на своём лице его сивушное дыхание. В то же самое время спиной она почувствовала стену.

— Ах ты ж… — хрипло и чуть слышно проговорил попович, наклоняясь к лицу Христины.

«Ах, ты ж…», — подумала Христина, отталкивая поповича.

— Завтра, — зашептала она, — буду ждать тебя завтра. В три… Придёшь? Нет… в час.

— А не брешешь? — в голос переспросил Богдан Македонович.