Роман Шмараков: Граф Валериан Зубов в конце октября 1794 года

Фридрих оставил свою власть сильнейшему. Конрад, его сын от брака с Изабеллой де Бриенн, от которой он принял притязания на Иерусалимскую корону, при жизни отца отражавший узурпаторов императорской власти в Германии, после его смерти переправился с венецианским флотом из Тревизской марки в Апулию, ознаменовав вступление в наследственные права суровым наказанием мятежного Неаполя. Другими частями его наследия были церковное отлучение, которым поразил его неутомимый Иннокентий IV, и неизбежная борьба со сводным братом Манфредом, которую Конрад предупредил своею смертью: ее внезапность ставили в вину Манфреду, якобы имевшему случай отравить соперника, а молнию, спалившую мессинский собор с телом Конрада, считали свидетельством, что церковное отлучение на сей раз было заслуженным. Плод любовной связи императора с Аделаидой фон Урслинген, Энцо, прозванный Фальконелло, то есть Соколком, за свое изящество, доблесть и разделяемое с отцом пристрастие к птичьей охоте, раздражал Григория IX своею властью над Сардинией, считавшейся папским леном, и воевал с ломбардскими городами, пока наконец в случайной стычке не был взят в плен болонскими рыцарями. Державный родитель не успел в попытках вызволить его деньгами или угрозами, и после двадцати трех лет пленения Энцо навсегда остался в Болонье, где бывшего сардинского короля, с чьей смертью пресеклось потомство императора Фридриха, положили в саркофаг в церкви св. Доминика одетым в багряницу и со скипетром в руке. Наконец Манфред остался единственным из сыновей императора, кто обладал жизнью и свободой. Наследник Фридриха, которого отец признал законным лишь незадолго до смерти, а Церковь — никогда, Манфред со сдержанной почтительностью отнесся к недолгому царствованию Конрада, а после его смерти, позволив убедить себя в том, что слухи о кончине его племянника, Конрадина, верны, узурпировал сицилийский престол и еще раз дал Италии увидеть пышную и пеструю жизнь королевского двора. Фридрих, воспитанный на Сицилии, поприще трех религий, и сыздетства слышавший слишком много мнений, чтобы иметь самонадеянность держаться одного из них как истины, с интересом относился к зрелищу их столкновения и находил удовольствие в том, чтобы дразнить робкое благочестие современников публичными выходками просвещенного скептицизма. Для Манфреда уклончивое вероисповедание, выбранное его блестящим отцом, стало сенью, скрывающей сластолюбие и деспотизм гарема; вражда к престолу св. Петра была воспринята им как отеческое предание; папская анафема отняла бы у него блаженство вечной жизни, если б ей не препятствовал наследственный эпикуреизм, отнявший у Манфреда вечную жизнь вообще. Он ступил на отцовское поприще как человек, хорошо в нем осведомленный, и знакомые черты нового Штауфена заставили потрясенных пап думать, что угроза со стороны Фридриха не устраняется и самою смертью.

Римские епископы, обласканные преемниками Константина Великого и франкскими майордомами, силою вещей были заставлены от незыблемых истин богословия и нравственности перейти к стеснительным условностям европейской политики. Привыкшие к оружию интердиктов, они приучили к нему своих врагов, и в то время как одни равнодушно или заинтересованно следили за борьбою апостолика с итальянскими государями, безмятежно предававшимися под отлучением обычным занятиям, в том числе делам благочестия, если чувствовали к ним склонность, люди благоразумные громко жаловались, что чистота Церкви приносится в жертву мимолетным соображениям выгоды или мщения. Слишком последовательные, чтобы поступиться своей властью, и слишком слабые, чтобы сделать ее безусловной, папы вынуждены были сопутствовать своей политикой колеснице светской власти, разделяя выпадающие ей волнения и опасности и часто присутствуя при ее триумфах в двусмысленной роли слабого союзника. Возвышение Манфреда заставило их искать ему сильного противника, которого они, как ученик чародея, умели опрометчивыми заклинаниями вызвать из его обиталища, но оказались бессильны водворить обратно. Выборный характер папской власти, сомнительный исход конклава и легкая возможность светским лицам влиять на него делали римский престол чрезвычайно уязвимым и для политических внушений, и для моральных укоризн; от призвания Карла в Италию до потрясений, политически отъединивших Сицилию от материка, на престоле св. Петра сменилось восемь пап, не считая длившихся неделями или годами периодов, когда он оставался праздным, а их понтификаты слишком часто напоминали философские школы, начинавшие свою деятельность с объявления о несостоятельности своих предшественников. Смена выражений на лице папства, одушевлявшемся попеременно то христианской ревностью, то суетным опасением, то печалями властолюбия, была бы поучительна для созерцающего ее философа, но дала много выгод пользовавшемуся ею Карлу, который искренно, хотя без особенного желания, склонялся перед распорядительной десницей Григория X, но, несомненно, с презрением смотрел на мелочное тщеславие и родственные пристрастия Николая III.